Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глеб засмеялся.
– Ты чего? – не поняла Майка.
Вместо ответа он обнял ее за теплые плечи.
И ничего, никто ему не врезал. Даже тогда, когда ладони полезли под мягкую шерсть свитера. Только захолодела немного Майка. Аж дышать на мгновение перестала. Испугалась, что ли?
Он притянул ее к себе, мягко расстегнул молнию на боку брюк. Они легко соскользнули вниз, сразу сделав Майку какой-то беззащитной. И желанной.
И в этот момент очень громко и очень некстати включился телевизор!
– Еремеичев, сволочь! – засмеялся Глеб. – Сам не женился и мне не дает! – Его работодатель хвастался способностями своего подарка к самовключению и неожиданно угадал с таймером. Отомстил, можно сказать.
Испуганная вначале, Майка тоже засмеялась. Она вообще теперь не походила на уверенную и сильную директрису, какой привык ее видеть Глеб. И слава Богу!
Глеб шагнул вперед, чтобы вновь обнять девушку, однако внезапно остановился. До него только теперь дошел смысл сказанного с экрана.
Телевизор включился на новостях. Криминальная программа. Очередное убийство. Погибла проститутка. Типичный случай, очень опасная профессия. Оставалось только посочувствовать девчонке, так и не дождавшейся лучшей доли. И дальше заняться своими делами.
Если бы убитую девчонку не звали Аня. И жила бы она не в Екатеринбурге. Камера наехала на измазанное кровью лицо убитой, и у Глеба исчезла последняя надежда на совпадение.
Он замер, не зная, что предпринять. Да и что тут можно было предпринять? А бесстрастный голос за кадром рассказывал о том, что Глебу и так было хорошо известно: что девушка раньше работала по той же специальности в Москве. Сказали и то, чего Глеб еще не знал: по рассказам подруги, ее искали люди, приехавшие на машине с московскими номерами. Журналист предположил, что у девушки остались какие-то столичные долги.
– Ты что, знал ее? – спросила из-за спины Майя.
– Да, – глухо ответил Глеб.
– Широк круг твоих контактов, – спокойно заметила она.
– Анька из-за меня погибла, – выдохнул Глеб. Молчание Майи требовало продолжения, и Железнов объяснил: – Над ней издевались, я вступился. И вот результат.
– Не думаю, что ты виноват, – сказала Майя. Она была уже в брюках, но дело не в этом: она снова была директоршей. – Они за тобой не приедут?
– Как они меня найдут? – усомнился Глеб.
– Не знаю. Ее же нашли.
– Нет, они меня не найдут.
– Я надеюсь, ты в драку ввязываться не собираешься? – спросила Майя.
– Н-не знаю, – промычал застигнутый с поличным Железнов. Именно об этом он сейчас напряженно размышлял.
– Я прошу не делать этого, – тихо сказала Майя, вновь став женщиной. – Ей не поможешь. Лучше не трогать зло.
– А ты за меня выйдешь? – спросил Глеб, снова обнимая ее плечи.
– Не сию минуту, – сказала она, ловко вывернувшись из его рук.
– Но ты вообще-то не против? – вслед уходившей Майке крикнул Глеб.
– Вообще – нет, – на секунду обернувшись, ответила Майя.
Впервые за столь многотрудные полгода Глеб отдыхал и телом, и душой.
Он присел на корточки и гладил нежный, упругий, чуть подсохший мох так, как если бы это была его любимая собака.
Он лег на темно-зеленый ковер и, как щенок, пару раз перекатился через спину.
Мох оказался все же не совсем сухим: как-никак болотное растение. Рукав рубашки немного намок.
Но какое же это славное ощущение – в тридцать шесть лет почувствовать себя щенком!
Он пополз по податливому мху на четвереньках, наблюдая мир с высоты в пару десятков сантиметров. Этот мир был вовсе не похож на тот, что видится с почти двухметровой высоты.
На мгновение пришла мысль, что кто-нибудь его в таком положении может увидеть. Обсмеют начальничка-то!
Ну и пусть видят. Ему хорошо тут. Ему наконец стало хорошо.
А вот и он.
Черноголовик и сверху красив. Но когда к нему подползаешь сбоку и его крепкая, синеющая на срезе ножка закрывает тебе солнце – это совсем другое дело. Даже укусить захотелось за глянцевую шляпку, как это с удовольствием делала их старенькая, умудренная жизнью лошадь.
Но кусать все же благоразумно не стал. Вместо этого губами снял две крупные, чуть не с вишню, ягоды голубики, выросшие на одиноком кустике рядом с благородным грибом. Он все же не лошадь, сырые грибы есть. Хотя нужда заставит, что угодно съешь, не поморщишься.
Умеренно-сладкий вкус перезрелой голубики приятно растворился во рту.
Все. Пора вставать. Бизнес не ждет.
Он поднялся на ноги, отряхнул брюки от приставших веточек и хвои, после чего огляделся.
Как здесь славно! Большая Болотина, расположенная совсем недалеко – вон за той стеной елок, – тоже по-своему притягательна. Но если здесь душа отдыхает мягким восторгом, то там чувства гораздо более сильные: так, наверное, девятый вал вызывал у терпящих кораблекрушение, кроме стылого страха смерти, еще и чувство упоительного – опять же смертельного – восторга перед силой взбудораженной воды.
Внезапно обостренный слух лесного человека – а даже полвека в городе не отменят заложенного с рождения – засек посторонние звуки. И тут же определил их как неопасные.
Средь деревьев замелькала фигурка Майи.
Глеб облегченно вздохнул: если б это был медведь, добирающий жиры перед близкой зимой, радости было бы мало. Это только в детских сказках Топтыгин – неуклюжий и добрый увалень. В тайге он очень даже уклюжий. И очень недобрый. По крайней мере мед – далеко не главный ингредиент его диеты: при случае этот зверь может и лося завалить, не то что человека.
– Майка! – окликнул он издали, чтобы не напугать женщину. Она резко остановилась, взмахнув руками, как большая птица, чтобы погасить скорость. И бросилась прямо к Глебу.
Теперь он видел, что дама очень испугана.
– Что случилось? – спокойно спросил Глеб, слегка сжав узкие плечи Майи. Он с удовольствием сжал бы их и покрепче – и не только плечи, – но хорошо помнил прежние попытки.
– Вас… тебя убивать приехали.
– Ого, – присвистнул Железнов. – Откуда такая информация?
– Я не дура, – огрызнулась Майка. – Телевизор вместе смотрели.
«Это верно, – подумал Глеб. – И не дура, и не трусиха».
– Кто приехал? – поинтересовался он.
– Двое. Один высокий, спортивный. Лицо злое. Второй – небольшой, полный, в очках, глаза противные. Гном комплексующий.
Глеб аж вздрогнул: не такое уж детальное описание дала девушка, а юрист фирмы, сначала нанявшей Аньку на ее работу, а потом произведшей с ней окончательный расчет, предстал как живой.