Два первых концерта Рэма отменили. Два вечера подряд девушки, насквозь продуваемые шквальными порывами ветра, околачивались возле рок-клуба со странным для такого заведения названием «Скороварка».

Администратор клуба даже внутрь впустить их отказался. Впрочем, та же участь постигла и остальных поклонников творчества Рэма, которых в Питере оказалось немало. Создавалось впечатление, что даже в том случае, если б концерты состоялись, данный, весьма убогий с виду клуб не в состоянии был бы вместить столько народу. О причинах отмены концертов администратор «Скороварки» – облезлый мужичонка лет тридцати – ничего не знал, а может, просто не хотел говорить, отделавшись в обоих случаях короткой фразой: «Не приехал ваш Рэм».

В комнате Ангела, невзирая на спартанскую обстановку – кровать, стол и два стула, – имелся довольно современный и даже подключенный к Интернету компьютер. С его помощью девушкам удалось выяснить, что Рэм Калашников заболел гриппом, и по этой причине произошел срыв концертов в Питере. Информация содержалась на официальном сайте группы «Автомат Ка». Рэм (а возможно, и тот, кто писал от его имени) извинялся перед своими поклонниками и клятвенно заверял всех, что постарается сделать все, чтобы третий, последний концерт все-таки состоялся. Девушки горячо надеялись на то, что их кумир сдержит слово.

Спали они так: четверо – Ангел, Кристи, Ежик и Кити – на кровати, укладываясь поперек. Наумлинской же с Хельгой и Марго постелили на полу, для чего Ангел достала с антресолей широкий поролоновый матрас. Укрывались в основном своими же куртками и кое-каким тряпьем, раздобытым Ангелом из недр громадного, скорее всего дореволюционного шкафа, который стоял в общем длиннющем коридоре, но принадлежал Ангелу. Питались тоже весьма скромно. У Ангела имелся запас картошки, хранившийся в кухне под ее столом, а также несколько банок рыбных консервов. Кристи же, которой было поручено вести хозяйство, закупила пять пачек макарон, пакет сухого молока, множество пакетиков консервированных сухих супов, чай, сахар и подсолнечное масло. Готовили по очереди. Так же точно мыли посуду. Вечерами «чатились»: обсуждали здоровье Рэма, строили свои прогнозы, состоится или нет последний питерский концерт. Если да, то какие телеги будет на нем исполнять Рэм, читали тексты, которые поклонники во множестве присылали на сайт Рэма в надежде, что тот когда-нибудь их исполнит…

Каждый день Наумлинская звонила домой. С этой целью она приобрела в ближайшем почтовом отделении карточку, с тем чтобы Ангелу не пришлось потом оплачивать чужие междугородние разговоры.

Мама неизменно радовалась ее звонкам, уверяла, что не будет ругать дочь, лишь бы та поскорей возвращалась.

– Всякое бывает, – сказала как-то Евгения Павловна, когда Ира позвонила ей в очередной раз. – Я, например, в юности тоже была влюблена в Юрия Овчинникова. Даже письма ему писала… Тоже, кстати, в Ленинград. Он там жил.

– Кто это, мам? – спросила Ира.

После того звонка из поезда она разговаривала с матерью почти так, будто ничего особенного не произошло.

– Фигурист такой был. – Ира почувствовала, что мама смутилась. – Мужское одиночное катание…

– Ну и что, отвечал он на твои письма?

– Какое там! – засмеялась мама. – Адреса-то я не знала!

– А как же тогда отправляла? – не поняла Наумлинская. – Без адреса, что ли?

– Нет, почему? Я все время разные выдумывала. То напишу: «Ленина, 17, квартира 26», то другой какой-нибудь. Старалась указывать такие улицы, что в любом городе есть… Надеялась на чудо, а вдруг угадаю!

– И к кому же они приходили, твои письма? – все более поражалась Наумлинская.

– Да ко мне же и возвращались все, – ответила Евгения Павловна, и Ире послышалась в ее голосе то ли затаенная грусть, то ли обида. – Адрес назначения перечеркнут, а сверху написано: «По указанному адресу данный адресат не проживает». Вот так-то…

– Ну ты не расстраивайся, мам…

А когда Евгения Павловна узнала, что два концерта подряд отменили, она робко предложила:

– Может, вернешься? Вряд ли твой Рэм за три дня выздоровеет…

– Нет, мам, – решительно возразила Ира. – Он обещал.

– Кому? – удивилась Евгения Павловна.

– Поклонникам своим, ну, на сайте…

– Понятно, – вздохнула мама и больше не пыталась отговорить дочь.

В тот день они проснулись рано. Кити с Наумлинской отправились на кухню готовить завтрак. Ежик, Марго и Кристи занялись уборкой квартиры, а Ангел и Хельга уселись за компьютер, проверить, нет ли каких-нибудь новостей.

Наумлинская как раз дочищала последнюю картофелину, когда на кухню вбежала раскрасневшаяся, вся какая-то всклоченная, со съехавшими набок очками Хельга.

– Будет! Будет концерт! – заорала она не своим голосом, проигнорировав недоуменно обернувшихся на нее тетку в вылинявшем халате и мужика с испитым лицом.

То были соседи Ангела. Тетка с перепугу выронила из рук половник. Ударившись о кафельный пол, тот протяжно звякнул, и этот звук отозвался в душе Наумлинской необъяснимой, смутной тревогой. Позже, размышляя о времени, проведенном в Питере, Ира поняла, что в этот момент ей вспомнился тот ее сон, а именно эпизод, когда разбилась банка с рыбками…

– С чего ты взяла? – вытерла руки о фартук Кити. Она заранее знала ответ, но все еще боялась поверить, боялась открыто выразить свою радость.

Наумлинская в немом ожидании уставилась на Хельгу.

– Все железно! – радостно провозгласила та. – Объявление висит на официальном сайте! Рэм уже в Питере!

Обстановка «Скороварки» чем-то напомнила Наумлинской клуб «Провокация». Наверное, уютным запустением, как выразился бы Надыкто. Правда, столиков оказалось тут чуть ли не в два раза больше, да и торшеров никаких со старыми шкафами не было. В общем, все довольно скромно, без всякого выпендрежа – обычные деревянные столы, стулья, у стены стойка бара и небольшое возвышение, служившее сценой…

На этот раз девушкам повезло. Им удалось сдвинуть два столика, расположенных у самого подиума. То есть вероятность того, что Рэм не увидит Наумлинскую, исключалась.

Вот чуть поугас свет в зале, на подиуме вспыхнул прожектор. Кто-то пронзительно засвистел. Вышли музыканты. Вероятно, инструменты они настроили заранее, потому что, едва усевшись, начали играть. Минута томительного, почти невыносимого ожидания… Другая… И вот наконец на сцену выбежал – именно выбежал почему-то, а не вышел – Рэм.

В первую секунду, когда Наумлинская услышала знакомый до боли текст, ей показалось, что это сон… Нет, просто не может быть такого, чтобы вот так, слово в слово… А между тем Рэм, сжимая в руках микрофон с такой силой, что даже костяшки пальцев побелели, продолжал своим особенным, с легкой хрипотцой голосом:

– …Какие-то скалы, море, магазинчик, вернее скобяная лавка, люди, одетые в сюртуки, шляпы, с тросточками в руках, а на женщинах – пышные платья и шляпы с полями… Сейчас в таких никто не ходит. В общем, то ли конец позапрошлого века, то ли начало прошлого, я имею в виду двадцатый… На скалах рыба лежит распластанная… Много рыбы. Так много я еще никогда не видел. Во сне меня это нисколько не удивило даже. Я сразу понял почему-то, что так и должно быть – рыба, разложенная на скалах, она сушится. И все это, я точно потом вспомнил, называлось Сегельфосс. Так называлось место, в которое я попал во сне. И будто бы я не со стороны наблюдаю за жизнью этого местечка, а нахожусь как бы внутри… Ну, живу там. И знаю, что я – рабочий. Мои одежда, и руки, и волосы почему-то в муке, кое-где налипли куски высохшего теста… Я отряхиваюсь, поднимаю голову к небу и вижу верхушки сосен, опускаю голову и замечаю у ног своих огромный мешок. Я понимаю, что должен отнести его в амбар. Знаю точно, что в мешке мука и это моя работа – таскать мешки с мукомольни в амбар, потому что я работаю на мукомольне и зовут меня Уле Юхан. Вы можете себе представить такое? Уле Юхан из Сегельфосса! И так четко появилось перед глазами это имя, что в какой-то миг мне стало не по себе. Попытался вспомнить, может, фильм какой-нибудь смотрел накануне или книжку читал… Но нет, ничего похожего в обозримом прошлом мне на глаза точно не попадалось…