Взяв пистолет за глушитель, Толстошеев прицелился и метнул его, как нож, сильно и резко. Железо пробило пленку и мгновенно исчезло в густой горячей жиже.

Черная расплавленная смола линзой вздулась над прорывом.

– Ну, вот и все!

Матвей отряхнул руки, поискал глазами гильзы. Нашел их не сразу, пришлось ворошить траву палкой. Он напоминал дачника, который ищет грибы.

– Вот одна, вот и вторая – аккуратненькие, блестящие.

И гильзы тоже полетели в черный как безлунная ночь битум.

Рабочие возле смесителя видели, что на территорию зашли два человека, а обратно возвращался один, в длинном плаще. Но их это не заинтересовало, главное, что шли мужчины без ведер, и возвращался мужик с пустыми руками, значит, битум не крали. Ну, самое большое, помочились где-нибудь у забора, так это в порядке вещей.

Толстошеев шел на дачу, весело насвистывая и запустив руки в пустые карманы плаща. Что делать с машиной, он знал. Загнал ее в подземный гараж к своим двум. Даже если кто и обнаружит машину здесь, то всегда можно сказать, что Утюгов попросил, чтобы автомобиль постоял в отапливаемом помещении. Машина дорогая, такую надо беречь. А куда делся сам Утюгов, черт его знает! Человек он ненадежный, бывший спортсмен, год отсидевший в тюрьме. Мало ли чего он натворил, от кого прячется!

Джип Миши Порубова был оборудован по первому классу. Комбат с Мишаней расположились на заднем сиденье. Тут было просторно – можно вытянуть ноги.

Имелся и небольшой откидной столик, бар, где нашлось четыре сорта водки, два – коньяка, один – виски. Можно было включить и телевизор, но Комбат привык в жизни обходиться без излишеств.

– Ты бы еще писсуар в машине оборудовал, – предложил он Порубову.

– А что, можно?

– Или биде.

Только теперь Мишаня сообразил, что бывший командир подкалывает его.

– Хорошая машина, в ней жить можно.

– То-то и оно, – проворчал Комбат, – не машина, а будуар какой-то!

Что именно скрывается под словом «будуар» Комбат не знал, не приходилось ему в жизни сталкиваться с этим явлением. Но он ясно представлял себе, что десантники, даже бывшие, в будуарах не живут.

– Машина должна быть машиной, а квартира – квартирой, – наставлял бывшего подчиненного командир Борис Рублев.

– Это же не просто машина, это джип! – гордо заявил Порубов, присматриваясь, какую бы бутылку начать.

– Я больше пить не буду, – сказал уже протрезвевший Комбат.

В другое время он и выпил бы, но теперь хотелось показать Порубову, что он, Борис Рублев, умеет жить правильно.

– Я тоже не буду. Кто ж в одиночку пьет?

– Джип, Мишаня, – это военная машина.В ней должно быть всего-то сиденье, руль и рычаг переключения передач. Все остальное – излишество.

– Согласен. Но это на войне, а в мирной жизни…

– Нечего в мирной жизни под десантника косить, потому что смотрится твой джип так же глупо, как десантный берет в сочетании с двубортным костюмом.

– А, по-моему, ничего.

– Ничего, ничего… – передразнил Комбат, – тогда почему тебя на вокзале все рассматривали, как пугало гороховое?

– Видный, наверное, я мужчина, – весело засмеялся Порубов.

Засмеялся и Комбат. Оба сообразили, что дело не в машине, не в одежде, не в деньгах. Подлец может оказаться и богатым, и бедным. Честному человеку не заказано разъезжать в шикарной машине или стоять с протянутой рукой у подземного перехода.

– Печку хоть выключи, – обратился Комбат к шоферу, – когда тепло, спать хочется. Я к теплу не привык.

Вскоре в машине сделалось прохладно. Комбат застегнул куртку, скрестил руки на груди и принялся смотреть на дорогу сквозь лобовое стекло.

– Летим, как на пожар, будто опаздываем.

– Чего бы не лететь? Дорога пустая, ночью ни мы никому не мешаем, никто и нам дорогу не загораживает.

Взгляд Бориса Ивановича Рублева стал мечтательным. Он любил ночную дорогу, любил внезапно срываться с места. В этом было что-то от прошлого, когда он являлся командиром десантно-штурмового батальона. Иногда приятно было почувствовать себя прежним. Такие минуты наступали, когда рядом оказывался кто-нибудь из ребят, с кем раньше приходилось побывать в деле.

Мишаня Порубов был далеко не худшим из них.

– Ты только ресторанами занимаешься? – после получасового молчания спросил Рублев.

Порубов дернулся. Он хоть и сидел с открытыми глазами, но почти выпал из реальности. За время службы в армейском спецназе научился спать где угодно и как угодно.

– Что?

– Ресторанами, говорю, только занимаешься или что посерьезнее?

– С ресторана разве проживешь,. – усмехнулся Мишаня, – они только верхний пласт – нужных людей принять. В моем китайском ресторанчике все городское и областное начальство бесплатно угощается, пьет, своих девок угощает.

– Тебе-то от этого какая польза?

– Зато я могу любой вопрос решить. Я им бесплатный ужин с водкой, шампанским и девочками, а они мне здание в аренду по сходной цене, послабление в налогах, – Порубову не хотелось иметь от Комбата тайн. – У меня пара оптовых складов есть – не в самом городе, а под Смоленском. Совсем дешево обходятся, сущие копейки, и на охрану тратиться не надо.

– Их тебе тоже за девочек да за шампанское новая власть устроила?

– Нет, старые связи в ход пустил, военные. Я в военной части склады арендую.

– Ловко устроился! – отозвался Борис Рублев. – На складах твой товар лежит, и солдатики с автоматами за бесплатно его охраняют!

– Я халяву не люблю, – не без гордости ответил Мишаня, – военные на меня молятся. Я им в часть телевизоры подарил, видеомагнитофоны, видеотеку постоянно обновляю. Иногда из харчей чего-нибудь подброшу. Теперь армия совсем не та, что раньше.

– Да уж знаю, – недовольно отвечал Комбат.

В Москву Рублев и Порубов приехали раньше, чем рассчитывали, небритые, невыспавшиеся и голодные, как каторжники.

– К Андрюхе Подберезскому поедем? – предположил Мишаня.

– Ты на себя в зеркало посмотри, на кого похож! Сначала ко мне. Сперва побреемся, в порядок себя приведем, а потом уже можно и на люди показываться.

– А что, я плохо выгляжу? – Порубов нагнулся и глянул на свое отражение в мертвом экране телевизора, укрепленного между сиденьями. Поскольку детали рассмотреть было трудно, он провел по щеке тыльной стороной ладони. Короткая иссиня-черная щетина покрывала подбородок, щеки и шею. – Вот те на! Не думал, что за ночь можно так обрасти.