И вдруг запахло машинным маслом, старым деревом и сыростью.

В недоумении Маша вскочила с постели и больно ударилась затылком о какой-то предмет.

«Боже мой, – подумала она, – где я?..»

Разобрав среди полной темноты очертания круглого оконца, она добралась до стены и прижала лоб к холодному стеклу.

На уровне ее груди колыхалась… вода. Она… плывет на каком-то судне…

На ощупь найдя ступени и поднявшись по ним наверх, ударившись еще три или четыре раза, она нащупала ручку двери и попробовала потянуть ее на себя. Не получилось и вытолкнуть дверь. И тогда она вернулась на постель, села и стала вспоминать.

И когда вспомнила, сердце ее забилось быстрее…

Зная Мартынова, Вайс мог смело утверждать, что после санкции Малькольма на отстрел русского консультанта и после неприятного инцидента, когда в гостинице двое из команды Вайса напали на Мартынова, последний мог уже сейчас перегрызть всех, кто находился на борту. Обид Мартынов не прощал, их помнил и сейчас был спокоен и лишь чуть встревожен навалившимися хлопотами лишь потому, что… действительно ничего не помнил. Даже если русский решился на игру, думал Вайс, все равно в его глазах горел бы неподдельный огонек ненависти. И этот огонек начальник службы безопасности «Хэммет Старс» узнал бы и насторожился. Однако русский выглядел странно. И появление на борту женщины, которой он всего неделю назад признавался в любви, и появление Вайса с его людьми воспринял равнодушно, невозмутимо…

События развивались столь стремительно, что присутствие на судне троих наркокурьеров Вайса не удивляло. Скорее забавляло. Что он меньше всего предполагал, направляясь в Россию, так это соседство со странными людьми, которые ходят по теплоходу, держа руки в карманах, и сверкают белками в темноте ночи.

А что делать? Устраивать перестрелку? Это просто стечение обстоятельств – успокаивал себя Вайс, глупость, и больше ничего. Соседям нужно до Томска – нет вопросов. Пусть идут. Но не до Томска. Томилин и Уилки уже в курсе и ждут сигнала. Лишние свидетели американских разборок на русской земле Вайсу ни к чему. Неизвестно, где и каким образом Мартынов наследил на ней за неделю, и не хватало еще, чтобы его, гражданина США, присовокупили и к этим событиям, да еще и к транспортировке наркотиков…

Кстати, почему Мартынов решил, что это наркокурьеры? Верить ему можно, но неплохо было бы и проверить…

– Спроси у них, что они везут, – приказал Вайс Уилки.

И через минуту получил ответ.

– Дословно переводить? – уточнил тот и, получив утвердительный кивок, бросил: – «Не суй рыло не в свои дела».

– Что такое «рыло»?

– Поросячья харя, – ответил Уилки.

– Что такое «харя»?

Ответить Уилки не успел.

Раздался грохот, заглушающий все звуки вокруг. Вайс с изумлением посмотрел в темноту, где громыхал металл, и тут же, не успев опереться, кувырком полетел вперед и едва не разбил голову о перегородку. Теплоход, движущийся на предельной скорости, вдруг тряхнуло, словно он налетел на мель, и нос, погрузившись на метр в воду, вынырнул, выбросив на палубу не менее сотни галлонов воды…

– Что такое? – взревел Вайс, вскакивая на ноги с пистолетом в руке, и тут же полетел назад, подчиняясь инерции качнувшегося вперед судна.

Через мгновение в просторной рубке теплохода сложилась та же ситуация, что и три часа назад, у пристани, – шестеро людей стояли друг напротив друга, разобравшись на тройки, и в руках от света приборной доски поблескивало оружие.

– Что такое? – прохрипел владелец бельма. – Капитан, ты забрел на красный бакен?

Вайс, взглянув на Мартынова, наконец-то овладевшего штурвалом, мог голову дать на заклание, что русский и сам не понимает, в чем дело.

– Якорь, – пробормотал, покусывая губы, Андрей. – Это якорь.

– Зачем ты его сбросил? – вскричал Вайс.

– Я его не сбрасывал.

Быстрый осмотр дал некоторые результаты. Теплоход стоял на месте. Его корма, развернувшись на сто восемьдесят градусов, беспомощно покачивалась на волнах. Остановка судна на скорости, видимо, производилась впервые, поэтому стальной лист носовой части выгнулся, как крышка консервной банки, и теперь представлял собой унылое зрелище.

Через полчаса движение возобновилось.

– Мартынов… – пробормотал Вайс, приблизившись к Андрею. – Я не знаю, что ты там задумал, но если опять что-нибудь случится, что-нибудь из того, что случаться не должно ни при каких обстоятельствах, например, борт вдруг отвалится или в небо взовьется воздушный шар с тобою в корзине… – Вайс склонил голову к плечу русского, – словом, я пристрелю девку…

– Стреляй, – разрешил Мартынов, еще не отошедший от толчка. – Но сначала выясни, жива ли она там…

За час, до того как случился этот разговор, в кабинет старшего следователя Ордынского РОВД Бабушкина вошел высокий мужчина лет около тридцати пяти и, поздоровавшись с хозяином, уселся на любезно предложенный стул.

Через четверть часа, то есть по окончании монолога следователя, начальник отдела РУБОПа по борьбе с бандитизмом молча стал лапать себя по карманам в поисках сигарет. Не найдя, смахнул со стола пачку Бабушкина и вытянул из нее сигарету.

– Это невозможно. Мартенсон мертв, – дважды рубанул он, и от следователя не ускользнуло, что майор зачем-то спрятал взгляд.

Бабушкин устало выбрался из-за стола и, распахнув полы пиджака, подошел к окну. Что он там высматривал, было не ясно, однако Метлицкий понял, что разговор предстоит долгий. Следователь, что очевидно, не из тех, кто с легкостью смахивает дела в ящик, едва ему намекнут на то, что они не подлежат расследованию. Он из тех, кто упрямо будет копать землю, если есть хотя бы один процент вероятности того, что под носом есть трюфель. Следующая фраза Бабушкина его в этом только убедила.

– Послушайте, – тихо, но упрямо произнес следователь, не отворачиваясь от окна, – я звонил вам не для того, чтобы получить эту информацию. И я, и вы теперь, выслушав меня, прекрасно понимаете, что Мартенсон жив. Мы говорим об одном человеке. Русском эмигранте, зачем-то вернувшемся на родину. По-видимому, он уже начудил здесь предостаточно, и у меня есть все основания полагать, что он начудит еще. Если вы не считаете возможным быть со мной откровенным, я просто сообщу в ГУВД области, и тогда, если Мартенсон всплывет в окружении каких-либо происшествий, беды вам не миновать. А происшествия, надо полагать, будут не из разряда нарушений правил дорожного движения. Я, конечно, могу добраться до истины сам, но если случится непоправимое, я вынужден буду сообщить вашу фамилию как фамилию человека, пожелавшего воспрепятствовать установлению истины и задержанию опасного преступника. Если вам угодно общаться со мной в таком формате, то, пожалуйста, возвращайтесь в Новосибирск…

Около минуты Метлицкий молчал и изучал тлеющий сигаретный окурок. Потом решительно вмял его в пепельницу и кивнул на стул, точно зная, что в оконном стекле Бабушкин видит каждое его движение.