Это выглядело нелепо, и Джону стало стыдно. Ведь никуда от этого не деться – нельзя же постоянно держать маленькую Эди в детской наверху, когда день от дня она все больше и больше становится, как говорила ее мать, «маленьким членом нашего общества».

Ей было два с половиной года, и в этот вечер, например, ее пригласили на день рождения. Эдит-старшая – мама – позвонила на работу и сообщила новость, а маленькая Эди подтвердила информацию громким воплем: «Я иду на день варенья!», прямо в ничего не подозревающее левое ухо Джона.

– Дорогой, зайдешь к Марки, когда приедешь домой, ладно? – снова зазвучал голос жены. – Будет весело. Эди будет в своем новеньком розовом платье…

Разговор неожиданно оборвался: послышался громкий пронзительный звук, означавший, что телефон изо всех сил дернули и уронили на пол. Джон рассмеялся и решил уехать сегодня домой пораньше – перспектива взглянуть на маленьких гостей в чужом доме весьма его позабавила.

«Вот это будет кутерьма! – весело подумал он. – Дюжина мамочек, и каждая не замечает ничего, кроме своего ребенка! Детишки все ломают, набрасываются на торт, а каждая мамаша по дороге домой только и думает, что ее ребенок пусть хоть капельку, да лучше, чем все остальные дети».

Сегодня у него было хорошее настроение: все в его жизни шло на редкость хорошо. Сойдя с поезда на своей станции, он отрицательно помотал головой в ответ назойливому таксисту и в декабрьских сумерках, по холодку, пошел к своему дому, стоявшему на холме. Было всего шесть вечера, но уже взошла луна, с гордым великолепием отбрасывая свой свет на тонкий слой снега, покрывавший лужайки, словно сахар.

Он шел и вдыхал полной грудью прохладный воздух, и чувствовал себя счастливым, и ему казалось, что на свете нет ничего лучше, чем дети в гостях. Он думал о том, как будет выглядеть Эди на фоне детей своего возраста – не будет ли ее розовое платьице смотреться чересчур радикальным и «взрослым»? Он пошел побыстрее – и вот он увидел свой дом, в окне которого все еще сияла огнями уже утратившая смысл рождественская елка, но он не стал сворачивать на дорожку. День рождения был у соседей, в доме Марки.

Поднялся на кирпичное крыльцо, позвонил в дверь; изнутри донеслись голоса – и он обрадовался, что не опоздал. Затем вскинул голову и прислушался – голоса были не детские, звучали громко, резко и сердито; ругались трое, и один голос, возвысившийся до истерического всхлипа, он тут же узнал – это был голос жены.

«Что-то случилось», – тут же подумал он.

Задев дверь, он обнаружил, что она не заперта; он толкнул ее и вошел.

* * *

На день рождения приглашали к половине пятого, но Эдит Эндрос практично рассчитала, что новое платьице произведет больший фурор на фоне уже помятых нарядов, и поэтому пришла вместе с маленькой Эди к пяти. Праздник был в самом разгаре. Четыре девочки и девять мальчиков – все, как один, причесанные, умытые и одетые со всем тщанием гордых и заботливых материнских сердец – танцевали под фонограф. Конечно, в танцах одновременно участвовали лишь двое или трое, но все остальные при этом находились в постоянном движении – то подбегая к мамам, чтобы их похвалили, то убегая, получив похвалу, – и общее впечатление было примерно то же.

При появлении Эдит с дочерью музыку на какое-то время заглушил общий хор восклицаний «Ах, какая прелесть!», повторяемых на все лады и обращенных к маленькой Эди, остановившейся и оглядывавшей все вокруг с застенчивым видом, теребя пальчиками подол розового платьица. Никто ее не целовал – нынче ведь век гигиены, – но весь строй мам по очереди ее потискал, и каждая произнесла: «Какая ты прелесть!» – и пожала розовую ладошку. Получив свою порцию похвал и несколько легких подбадривающих толчков, она тут же влилась в хоровод и приняла активное участие в общих увеселениях.

Эдит задержалась у двери, беседуя с миссис Марки и наблюдая вполглаза за крохотной фигуркой в розовом платьице. Миссис Марки она не любила, считала ее надменной и вульгарной, но Джон Эндрос с Джо Марки были большими друзьями и каждое утро на поезде вместе ездили в город, так что жены старательно поддерживали видимость теплых и дружественных отношений. Они всегда упрекали друг друга: «Что-то вы давно у нас не были!», и всегда планировали совместные развлечения вроде: «Давайте как-нибудь соберемся вместе, пообедаем и сходим в театр!», но дальше разговоров дело не шло.

– Маленькая Эди – само очарование, – сказала миссис Марки, улыбнувшись и облизав губы; Эдит находила эту манеру крайне омерзительной. – Она так выросла – даже не верится!

Эдит задумалась, не было ли «маленькая Эди» намеком на тот факт, что Билли Марки весил почти на пять фунтов больше, хотя по возрасту был на несколько месяцев младше. Взяв чашку чая, она уселась рядом с двумя другими дамами на диван и включилась в разговор, который и был истинной подоплекой праздника: разумеется, все пришли сюда, чтобы поделиться последними достижениями и промахами детей.

Прошел час. Танцы надоели, и дети перешли к развлечениям посерьезнее. Они убежали в столовую, окружили большой стол и совершили попытку взять штурмом кухонную дверь, откуда и были спасены экспедиционным корпусом мамочек. Едва замкнулось кольцо окружения, как они тут же его прорвали и устремились обратно в столовую, откуда снова попытались овладеть знакомой створчатой дверью. Отовсюду стало доноситься слово «вспотели» и замелькали белые платочки, вытиравшие маленькие белобрысые головки. Всеобщее усилие усадить детей отдохнуть кончилось тем, что дети, извиваясь, сползли с материнских колен с не терпящими возражения криками «Пусти, пусти!» и возобновили увлекательную беготню в столовой.

Сигналом к окончанию этого этапа празднования послужило прибытие десерта: принесли большой торт с двумя свечками и ванильное мороженое в вазочках. Билли Марки, смешливый малыш, полненький, рыжий и слегка кривоногий, задул свечки и тут же большим пальцем продырявил белую глазурь. Раздали угощение, и дети с жадностью, но не устраивая кавардак, стали его уплетать – весь вечер они вели себя на редкость хорошо. Ведь это были современные дети, которые спали и ели по расписанию, так что характеры у них были спокойные и выглядели они здоровыми и розовощекими, – вряд ли такой мирный день рождения был бы возможен лет тридцать назад.

После угощения начался всеобщий исход. Эдит с беспокойством посмотрела на часы – было почти шесть часов, а Джон так и не пришел. Ей хотелось, чтобы он увидел Эди с другими детьми, чтобы он увидел, какая она тихая, вежливая и умненькая и что на платье у нее всего лишь одно маленькое пятнышко от капнувшего с подбородка мороженого – кто-то толкнул ее сзади.

– Ты моя хорошая! – шепнула она дочке, притянув неожиданно к себе. – Ты знаешь, кто у нас самый хороший? Ты у меня самая хорошая на свете!

Эди рассмеялась.

– Гав-гав! – неожиданно сказала она.

– Гав-гав? – Эдит посмотрела вокруг. – Здесь нет «гав-гав»!

– Гав-гав! – повторила Эди. – Хочу «гав-гав»!

Эдит взглянула, куда указывал маленький пальчик.