– Я…

Красавица опять прервала его жестом. Она кокетливо улыбнулась и, протянув изящную ручку к его лицу, игриво ухватила за мочку уха.

– Ты не забудь, – прошептала она, – поцелуй Кикиморы нельзя забывать.

– Ага…

Он стоял, как и тогда, в первый раз… в первую с ней встречу… эх. Стоял, находясь под впечатлением долгого поцелуя, а она вдруг запрокинула голову и рассмеялась.

– Твоя слава… – сквозь слезы смеха пропела девушка, – кровавая, мой воин… и кровь эта не только твоих врагов, но и друзей… аха-ха-ха….

Ух, как весело и звонко смеялась она. Смеялась над ним. А он не мог ничего поделать с этим. Его мозг был занят последней ее фразой. «Кровь… твоих врагов, но и друзей», – как пчелы жужжали слова и кружили, кружили…

А она смеялась. До тех пор пока ее смех не перешел в пронзительный и болезненный для человеческих перепонок писк.

– Хватит!!! – Сигурд выстрелил как из пушки, и громкоголосое эхо порвало лесную тишину, а испуганная кобыла поднялась на дыбы.

– Хватит!

Кикимора оборвала свое веселье, всплеснула руками, закрывая широкими рукавами лицо. Миг – и Сигурд вновь увидел ее старческие морщины, пахнуло сыростью и болотом.

– Прощай, мой воин! – сказала она. – Мне будет жаль, если ты умрешь. Постарайся продержаться подольше…

– Ах ты, старая… – Сигурд потянулся за мечом, но болотно-зеленый силуэт так быстро замелькал среди деревьев, что помышлять о погоне было уже бессмысленно.

– Нет, ну ты погляди, – устало изрек юноша, посмотрев на кобылу, – какова подлюка! Тьфу ты, болотная тина!

* * *

Как не негодовал Сигурд на эту вторую встречу, но он должен был признать, что поцелуй кикиморы вернул ему силы. Смешно сказать – вернул силы…

Сил хватило, чтобы высвободить оглоблю и должным образом закрепить оную. Он вывел кобылу на ровное место и уверенно забрался в сани.

– Но, милая – пошла!

Милая пошла робко, не спеша. Да и, собственно, разогнаться было негде. Лес хоть и редок, но все же не дорога. Плутая зигзагами и тщательно выбирая маршрут, дабы не застрять, Сигурд управлял кобылкой в глубокой задумчивости. Скоро уже совсем стемнеет, а он неизвестно где. Послевкусие от поцелуя кикиморы полностью прошло, и боль стала возвращаться. Сначала робко, а затем все настойчивее…

Махнув рукой, молодой скиталец отпустил вожжи, предоставив кобыле самой выбирать дорогу. И она, почуяв слабину возницы, радостно рванула вперед, как будто только этого и ждала.

Вскоре, в самых последних отголосках дня, кобыла вывезла Сигурда на поле. По опыту он прекрасно представлял себе, что если есть поле, то его кто-то да обрабатывает. Люди! Юноша испытал восхитительное чувство радости – люди! Силы были на исходе, вновь кружилась голова… навалилась слабость – люди! «Уж не то ли это поле, – мелькнула в голове робкая догадка, – где меня словили».

Кобыла огласила поле голодным ржанием с отголоском душевной боли. И рванула что было сил…

Сигурда пару раз хорошенько мотнуло, и он спиной назад повалился на дно саней – люди…

Хоть и тяжко страдать —

Не дерзай восставать

Против Урд[23] суровой решенья.

(Старшая Эдда)

– Ох, а… ап… Апч-хи!

«Не, ну бред же…»

…Назойливо-корявые мысли лезли в голову и устраивали настоящий переполох в сознании.

Все шло кувырком. Полный кавардак мыслей осложнялся еще и тем, что правую ноздрю наглухо заложило. Основательно и прочно. Дышать было неловко, да что там неловко, просто затруднительно. Все попытки пробить нос не давали должного результата, сиречь не приводили к облегчению, а напротив, гулко и болезненно отдавались в мозгу. Что и говорить, это было крайне неприятно. Просто отвратительно. Отвратительно чувствовать себя заболевшим.

«Насморк, что ли… Будь оно трижды неладно!»

– Апчхи!!!

«Будь здоров! Ну бред же…»

Хотя нет. Внезапная вспышка молнией обожгла сознание и ярко ослепила… Нечеткие вначале очертания вдруг резко проступили в памяти, и он увидел высокую башню. До боли знакомую башню. Память мгновенно нашла сходство, и картинка обрисовалась полностью – выборгская башня Святого Олафа! Она?! Нет, ну точно она! Мощная и неприступная… Мрачно и сыро – ливень, по-летнему теплый, интенсивный… вспышка – и миг безвозвратного падения вниз, в пропасть. Туда, откуда нет пути назад – из бездны прошлого…

Выборгская башня?! Андрей-Сигурд дернулся. Неприятное ощущение в животе в то мгновение полета нахлынуло вновь, и он до боли сжал кулаки. Выборгская башня – с тебя все и началось!

Он попытался подняться, но что-то тяжелое давило сверху, мешая пошевелиться. И запах, странный и почти знакомый запах… запах крови, запах смерти…

Нестерпимо болело плечо. Тысячи невидимых иголок пронзали тело, причиняя зуд и прочие неудобства. Глаза будто склеились и, как он не старался, не могли открыться. Он чувствовал боль, постоянно…

Вот иголки измельчали, их укусы стали слабее, а затем резко прекратились. Наступила полная тишина. Ни звуков, ни ощущений… ни боли. Тишина. До чего же хорошо и спокойно. Лишь бы это длилось подольше…

* * *

Сигурд очнулся. Открыл глаза. Медленно, очень медленно приоткрывались веки, словно пудовые гири держали их. Он увидел свет!

– Ну что? Очухался? – хрипловато пробасили рядом по-варяжски.

Люди?! Кто?

– Где я? – пытаясь навести четкость во взоре, спросил Сигурд.

– Во! Каков? – ответил все тот же хриплый бас.

– Ты в борге, Сигурд – все хорошо, – подал голос другой человек.

– В каком борге?

– Во…

– Да обожди ты, Гунар.

Басистый крякнул и отошел.

– Ты меня видишь? – спросил воин.

– Теперь – да.

– Хорошо. Я – Олаф. Узнаешь меня?

– Ты Олаф, – моргнул юноша, – ты из десятка Гисли…

– Точно! Молодец…

– Так я в…

– Мы нашли тебя в санях, – продолжил Олаф, – лошадь притащила тебя чуть ли не под самые ворота.

– Угу… И давно?

– Так уже седмицу[24]тому…

– Во…

– Гунар!

– Олаф – дай сказать! – пробасил дружинник и навис над ложем. – Ты, Сигурд, поправляйся… рану твою мы зашили…