– Впрочем, Элеонора догадывалась, – добавила Елена.

– Откуда ты знаешь?

– Она как-то сказала об этом. Тогда я не поняла, что она имеет в виду, но теперь это очевидно.

Айзенменгер не стал подгонять ее. Он смотрел на каменную арку окна, и ему казалось, что они лежат в церкви, в известной мере оскверняя ее.

– Элеонора сказала, что боится за Нелл, что они с Хьюго напоминают ей двух разных людей, оказавшихся в одном теле; инь и янь, сказала она. Тогда я подумала, что она имеет в виду их несходство, а они действительно были совершенно разными. Хьюго был уверенным, сильным оптимистом, Нелл – робкой, слабой пессимисткой. Однако сейчас мне кажется, что Элеонора подразумевала нечто большее; думаю, она хотела сказать, что Нелл не сможет существовать без Хьюго. И когда он уехал учиться в университет, Нелл растерялась, словно от нее отрезали ее половинку.

– А он, судя по всему, вполне успешно обходится без нее.

– Я же сказала, что Хьюго всегда был сильным.

– Значит, лишившись Хьюго, она отправилась искать поддержки на стороне, – предположил Айзенменгер, обдумав сказанное Еленой. – Так?

– Вероятно.

– А ты знала этого Ричарда, отца Тома?

– Нет. Он был сезонным рабочим. Тристану приходится нанимать массу людей, перед тем как открыть замок и поместье для посетителей. И мы с Джереми почти никого из них не знали.

А вот Нелл знала… и, судя по всему, неплохо.

– Интересно, почему она это сделала… – помолчав, заметил Айзенменгер.

– Что ты имеешь в виду?

– Просто странно, вот и все. Она тоскует по Хьюго и вступает в сексуальные отношения с сезонным рабочим. Вряд ли он мог оказать ей эмоциональную поддержку, в которой она нуждалась.

– Ты так говоришь, словно она какая-то гулящая девица.

– Знаешь, многим кажется, что вступать в половые отношения в четырнадцать-пятнадцать лет – это как минимум преждевременно, если не свидетельство распущенности, – ответил он.

– Я уверена, что в данном случае все было иначе. – В голосе Елены прозвучала отчужденность, и Айзенменгер понял, что она вновь пытается защититься от его критики. – Скорее всего, это началось с дружеских отношений, а потом они потеряли над собой контроль.

– Возможно. И все же это сильно на нее подействовало, – примирительным тоном ответил Айзенменгер. – И оставило глубокую рану в ее душе.

– Тереза редко писала мне и никогда не вдавалась в подробности, – печально произнесла Елена. – Она предпочитала рассказывать о чем-нибудь хорошем. И когда я увидела ее нынче вечером, мне показалось, что все в порядке, но теперь я в этом отнюдь не уверена.

– Интересно почему, – тихо произнес Айзенменгер.

– О чем ты?

– Почему Нелл так страдает?

Елена подумала, что Джон, вероятно, недоразвитый.

– Она в пятнадцать лет родила ребенка! Она разрушила свою жизнь!

– Да? – Айзенменгер по-прежнему ничего не понимал. – По-моему, мы живем не в девятнадцатом веке и Нелл никто не ссылал в работный дом. Да, у нее есть сын, но у него есть няня, а кроме того, родители и достаточно денег для того, чтобы Том был для нее не столько обузой, сколько любимой игрушкой.

Только произнеся последнее слово, он осознал, насколько оно точно отражает действительность. Они пробыли в доме всего несколько часов, а он уже понял, что Нелл имеет мало касательства к ежедневному уходу за своим сыном.

– Ты не знал ее прежде, Джон. Она всегда была такой… наивной. Она получала от жизни все самое лучшее и, скорее всего, даже не догадывалась об ее темной изнанке. Думаю, беременность и все, что за ней последовало, стало для Нелл страшным потрясением.

Он мог понять, что это значит. Так что же заставляло его подозревать, что за всем этим скрывается нечто более зловещее?

– И Элеонора… Господи, как она постарела, – промолвила Елена.

– Всего лишь стала более забывчивой, насколько я могу судить, – пробормотал Айзенменгер.

– Еще какой забывчивой, – вздохнула Елена. – Я не ошибаюсь? Это действительно слабоумие?

– Да, и боюсь, уже в серьезной стадии.

– И ничего нельзя сделать?

– Есть некоторые лекарства, которые могут замедлить его развитие на ранних этапах, но, думаю, бедняжке Элеоноре уже поздно их принимать.

– А они это понимают? Должны понимать.

– Полагаю, да, – вздохнул Айзенменгер. – Вопрос лишь в том, понимает ли это сама Элеонора.

– Господи, как ужасно!

Айзенменгер мало чем мог ее утешить, да и те немногие слова ободрения, которые он сумел из себя выдавить, были приправлены горечью.

– Как правило, от слабоумия больше страдает не сам больной, а его родственники.

На этом они оба умолкли.

– Елена?

Она обернулась, услышав свое имя. Нелл была облачена в простое красное платье без каких-либо украшений. Косметика на лице отсутствовала, равно как и обувь на ногах. Нелл стояла в коридоре в нескольких метрах от Елены и выглядела еще более обворожительной, чем накануне вечером. Однако Елена вновь ощутила печаль, в которую Нелл была закутана как в кокон.

– Доброе утро, Нелл, – улыбнулась она.

Нелл медленно двинулась к ней. Ее водянистые глаза казались такими огромными и нежными, что Елене на мгновение подумалось, что они могут принадлежать лишь пришелице из иных миров.

– Прости меня за вчерашний вечер, – покаянным голосом промолвила Нелл.

– О, ничего страшного.

– Просто меня это так поразило. Я не знала, чем занимается Джон.

– Надо было заранее тебя предупредить.

– Да нет, просто я такая глупая.

Елена почувствовала облегчение – казалось, Нелл избавилась от того, что ее мучило.

– Идешь завтракать?

– Я уже поела.

– Ну ладно, тогда увидимся позже.

Нелл улыбнулась.

– Да, мне столько нужно тебе рассказать.

Таннер сидел, откинувшись на спинку кресла, и вместе со старшим инспектором Саймом слушал отчет Сорвина. Когда тот закончил, он повернулся к коллеге.

– Ну, что скажете, старший инспектор?

Оба были высокими и плотными, и их можно было принять за братьев если не по крови, то по оружию.

– Пятьдесят на пятьдесят, – ответил Сайм. – На этой стадии нельзя пренебрегать ни одной из версий. Многое будет зависеть от результатов вскрытия.

– Когда мы получим отчет патологоанатома? – осведомился Таннер, обращаясь к Сорвину.