Под эту не тронутую никем надпись, как под самое надежное прикрытие, и решил вести группу Заремба:

– Пробираемся к кошаре.

Дождевик – труженик, дозорный войны, вновь взял поудобнее автомат. И Заремба неожиданно дал себе зарок: по возвращении сделает все, чтобы Семену присвоили офицерское звание. Он подключит всех знакомых в кадрах, если надо, откажется от своей доли, попросит Вениамина Витальевича: если тот может заказывать военные самолеты для вывоза его группы в любую точку страны, все остальное для него – семечки. Семен заслужил офицерские погоны. И особенно сейчас, когда из армии все бегут. Такие, как Дождевик, помогут сохранить ее хребет, каркас, основу.

– Василий, – послал пограничника в помощь прапорщику Заремба. И не только в помощь, а заставляя Туманова больше двигаться и согреваться.

Те поползли по ложбине, и через какое-то время вслед за ними пошла следующая пара – Марина и Волонихин. Прикрывать отход назначил Чачуха, а себя и Работяжева подполковник определил в середину. В боевой обстановке принцип один: сбереги голову, а она постарается уберечь руки и ноги, – и пусть это никому не покажется обидным.

Впрочем, на войне сильно обидчивым делать нечего, не отдых в пансионате благородных девиц и не вечеринка в Союзе театральных деятелей. Награды и проклятия – после войны. Все после войны.

– Ну и в-влезли, – прошептал сапер, утюжа землю справа от командира. – Ч-честно говоря, п-проклял все.

– Выберемся.

– Н-надо бы.

– Что дома-то оставил? – впервые поинтересовался Заремба личной жизнью сапера.

Погорячился он насчет переноса всех проблем на послевоенное время. Под огнем тоже нужно жить, не подличая и не забывая о других. Особенно командиру. К тому же подчиненные готовы раскрываться и говорить о себе.

– Н-ничего. Это и обидно, оказывается. Вернусь – п-пиротехником стану. С-салюты делать. С-специальные, на все случаи жизни. В честь р-рождения девочки, н-например. Н-на серебряную свадьбу. Н-на похороны даже – «П-печальный салют». Пойдет? – Сам придумал?

– А что т-тут думать? З-знаешь, – он впервые назвал командира на «ты», и это стало высшей степенью откровенности и искренности, – раньше, к-когда служил в НИИ и создавал н-новые мины, в качестве о-образцов брали сначала п-протезы, а потом п-привязывали овец рядом с изделиями. И п-подрывали. С-смотрели, сколько животное к-крови п-потеряет или к-как р-разворотит ногу-протез. Н-насмотрелся и решил – уйду делать с-салюты.

– Считай, что у тебя есть первый покупатель.

– Идет. П-пойдешь со скидкой.

– Но сначала доползти бы до кошары.

– Д-доползем.

Юра оказался прав – доползли. И что за человеческая натура: только молили всех святых помочь остаться в живых, а чуть полегчало – принялись зализывать царапины.

Сама кошара представляла собой огромный кирпичный сарай с забитым сеном чердаком. По сухому настилу определили, что отары пасутся в поле и на ночь их вряд ли пригоняют. Этот кусочек мирной жизни почему-то удивил и взволновал подполковника больше, чем погоня Одинокого Волка: а ведь и в самом деле люди продолжают жить. И наверняка не все чеченцы жаждут оторваться от России, не все взяли в руки оружие. А даже тем, кто взял, спецназовец вдруг оставил право на защиту. От войск. После танкового штурма Грозного Чечня из задиры мгновенно превратилась в жертву. И теперь, что бы ни делала, окажется права. Почему ей дали такой козырь? Кто подтолкнул Россию к крупнейшему проигрышу? Кто положил солдатам пальцы на спусковые крючки? Кто ставит армию в ситуацию, когда думать нельзя, не остается времени: замешкавшийся первым и получает пулю. Поэтому стрелять, стрелять, стрелять…

Когда забрались на чердак, Заремба лично, утопая в сене, добрался до каждого спецназовца и осмотрел сектора обстрелов. Вроде перекрыли все, круговая оборона – не приведи Господь! – пусть уж лучше круговой обзор, так вот этот обзор замкнулся.

– Семен, кофейку не осталось? – подал голос из своего угла Волонихин. – Вернемся, две чашки выставлю.

Прапорщик промолчал. Спроси кофе кто-то иной, а не ухажер Марины, – еще можно бросить пустую флягу и посмотреть, как ее станут вытряхивать. А так вроде не шутка, а подкол…

– Командир, может, с Москвой договорить? Как они себе представляют помощь нам? – перевел разговор Чачух. Заремба и сам уже несколько минут поглядывал на приемник. Помощи, конечно, ждать не следует: их как забросили тайно, так безымянно и без отметок они должны вернуться в Балашиху. Другое дело – закрыть на время район для авиации или втянуть отряд Волка хотя бы в мелкую разборку, попытавшись таким образом отвлечь погоню.

Принять решение не успел.

– Едут, – совершенно спокойно, словно в его секторе обстрела появилась безобидная свадебная процессия, сообщил Туманов. И чтобы никто не дергался, дал полный расклад: – «Таблетка». В ней четыре… нет, пять человек.

Впервые за последние годы, насыщенные войнами в самых разных точках бывшего Союза, Заремба испугался. Не противника, нет. А того, что ошибся. Волк перехитрил его! У чеченца на выбор имелось четыре стороны света, в которые можно было послать погоню. Он почуял верно – запад. И разгадал не просто направление, которое может расходиться лучами на километры, а точную линию отхода «Кобры». Чеченский командир просчитал его логику наоборот и вышел именно в нужную точку во всей Чечне.

Невероятно!

– Приготовиться к бою. Я стреляю первым.

«Таблетка» подъехала к самым воротам. Их размеры позволяли заехать и во внутрь кошары, но та все же остановилась на улице. Никто не желает забиваться в нору.

Гортанные голоса чеченцев звучали спокойно, в щель Заремба видел, что боевики расхаживали вокруг машины и кошары без видимых признаков тревоги. Значит, Волк не перехитрил его, приезд санитарной машины – чистая случайность, выпавшая на долю «Кобры»? Будь по-иному, первым делом проверили бы чердак с запасами корма. А так, похоже, они и мысли не допускают, что русские способны оторваться от спасительного леса и выйти в открытое поле, в одинокую кошару. Радоваться бы Зарембе, что его опасения оказались напрасными, да ситуация не та: боевики – внизу, и сколько пробудут здесь, неизвестно. И почему приехали, тоже неизвестно.

Это узнала Марина. Еще при приближении «таблетки» она подкатилась к командиру и теперь дышала у него над ухом. Заремба мог поклясться, что дыхание женщины даже в такой чрезвычайной обстановке полностью отличается от мужского. А когда девушка приникла губами к уху прошептать услышанное, он и вовсе утвердился во мнении, что войну женщиной не испортишь. Даже если она сообщает не совсем радужные известия:

– Сюда станут стекаться отряды по нашему поиску. Что-то вроде штаба.

Заремба сжал кулаки: он обязан был это предусмотреть! Теперь ясно, почему он не станет генералом. Правы кадровики – на пенсию, загорать со старичками на лавке во дворике и судачить с бабами о мексиканских сериалах. Выгуливать кошек. Выть на луну! Почему не подумал о штабе?