– Чем могу помочь? – спросил я.

Он снова посмотрел на меня, пряча за спиной дрожащие руки.

– Мистер Кармайкл?

– Да? – За глазами двадцатилетнего парнишки я ощутил испуганную невинность.

– Можно к вам на минутку?

– Зачем?

– Я хотел бы поговорить с вами кое о чем.

В открытую дверь рвался холод, поэтому я отступил в сторону и предложил ему войти.

Остановившись у стола, гость задержал на мне долгий взгляд. Сглотнул. Руки его по-прежнему дрожали.

– Ну? Или мне самому догадываться?

– Что?.. А, нет.

Он прислонился к столу, и тут наши взгляды одновременно остановились на лежавшей лицевой стороной вверх распечатке новостной заметки.

Он быстро вскинул глаза.

– Меня прислала Джули Эшберн – узнать, сможете ли вы прийти завтра вечером. Клуб керлинга устраивает обед.

Я поднял руки, собрал волосы в хвост.

– Как вас зовут?

– Хорас. Я лишь недавно начал ей помогать. Вроде как мальчик на побегушках. Повезло, что нашел работу.

– Что ж, Хорас, придется вам сказать ей, что сегодня я не смогу.

– О’кей. Ладно. В смысле… – Он еще раз посмотрел на распечатку, потом снова на меня и задышал часто-часто. – Я так ей и передам. Сказать, что вы уезжаете в отпуск? Что поэтому не можете?

Я молча посмотрел на него, потом сунул руки в карманы, коснулся холодной стали пистолета и постарался убедить себя не поддаваться паранойе. Парень ничего не подозревает. Ведет себя странно, потому что и сам чудак. В мире полным-полно чудаков. Не более того. Он не знает, кто я на самом деле.

– Я потому про отпуск сказал, – продолжал Хорас, – что заметил у вас там… на этой штуке… чемодан.

– Да, собираюсь ненадолго уехать.

– Хорошо, да, тогда я так и скажу Джули. – Не удержавшись, гость в третий раз посмотрел на распечатку.

– Возьмите ее собой, – предложил я. – Мне она уже не нужна. Сумасшествие какое-то, да?

– Да. Прямо-таки… ух. Ладно… э… я передам Джули. – Хорас взял со стола распечатку. – Извините за беспокойство.

Глядя вслед гостю, который уже открыл переднюю дверь, я понял, что стал самым настоящим параноиком. Юнец вышел в предвечерние сумерки, а я задержался у порога, наблюдая за тем, как он забирается в «Лендкрузер» и уезжает по узкой дороге. Звук мотора растворился в тишине леса, оставив после себя лишь шепот ветра в елях.

Я вернулся в дом и занялся укладкой чемодана, размышляя о том, как найти Лютера Кайта в большом-большом мире.

* * *

Возвращаясь домой сквозь холод юконских сумерек, Хорас Бун едва сдерживал переполнявшую его радость. Прочитав рукопись Эндрю Томаса «Пустошь», он хорошо понимал, что сейчас происходит. Если писатель говорит правду, получается, что Лютер Кайт выжил тогда, в Пустоши, и теперь мстит, а сам Эндрю намерен его найти. И Хорас – пусть даже на это уйдут все его сбережения – намеревался последовать за своим героем.

О такой истории можно было только мечтать.

* * *

До Уайтхорса, к востоку, 158 километров. Оттуда я улечу в Ванкувер, а из Ванкувера – в Америку. В хранилище, в Ландере, штат Вайоминг, находились вещи, которые могли помочь найти Лютера Кайта: дневники моего брата – со стихами, фотографиями и записями о его и Лютера похождениях. Все эти вещи я положил в хранилище семь лет назад, после бегства из дома Орсона, потому что некоторые документы возлагали вину на меня.

И вот теперь что-то подсказывало, что там, в тех записях, я найду указание, как отыскать Лютера. Где-то в записках Орсона упоминалось, что детство Лютера прошло на каком-то острове.

Что-то хрустнуло вдалеке. Этот звук я знал.

В первую осень в Юконе я проснулся однажды среди ночи, напуганный загадочным хрустом в лесу. Уснуть не получалось. Я оделся, вышел, прокрался между деревьями и оказался неподалеку от замерзшего озера, лед которого бил копытом сохатый. В конце концов усилия увенчались успехом, и лось уткнулся мордой в студеную воду.

Услышав теперь тот же звук, я воспринял его как своего рода прощание, которое могло вывести меня из равновесия. Но слез во мне не осталось, они все уже пролились, и я существовал в состоянии шока. Шока от того, что я добровольно покидаю тихую бухту и поднимаю паруса, чтобы вернуться в безумие. Неуверенность и беспокойство за судьбу Бет Лансинг и свою собственную не отпускали меня. Лежа в постели и наблюдая за игрой тени и света на балках моего любимого дома, я не мог отделаться от предчувствия, что уже никогда больше не увижу это место.

Рано утром в пятницу Ви въехала на подъездную дорожку своего нового дома и выключила двигатель. Дальнее левое окно на фасаде уже светилось, и за опущенными наполовину жалюзи виднелся ее поднимающийся с кровати муж. Вайолет вышла, захлопнула дверцу, села на задний бампер «Чероки» и посмотрела на часы. Без одной минуты пять – получалось, что она бодрствовала уже сорок шесть часов.

Приближался рассвет. Ви окинула взглядом безлесный участок, притихший и замерший в ранний час. Из-за поля, с проходящей в полутора милях и скрытой за полоской сосен федеральной автострады, доносился приглушенный, неумолчный гул. В жизни Аркадия-Эйкрс не было мгновения, когда бы шоссе умолкало. Но Вайолет этот шум даже нравился – странным образом он успокаивал и утешал. Сама заурядность этого квартала вызывала у нее особое, теплое чувство. Оглядывая Бриар-лейн, она видела не однообразные дешевые дома, а себя и Макса, честным трудом зарабатывающих на жизнь. Выросшая не благодаря, а вопреки, Ви стремилась к простым целям: иметь семью, уютный дом, ездить в отпусках в Гетлинберг и Мертл-Бич, найти себя в местном сообществе, в своей церкви, на своем участке.

В холодной туманной тишине Аркадия-Эйкрс она размышляла о том, чем благословила ее жизнь. После осмотра места преступления Ви, как никогда, требовались покой и поддержка.

Направляясь к передней двери, она собрала вместе всё – сломанные шеи Бена и Хэнка Уортингтонов, выпотрошенные животы их родителей, шок Дженны Лансинг – и затолкала в непроницаемую для чувств нишу, которую создала и о содержании которой сама же заботилась. Это и было самым трудным: войти в теплый, уютный дом после тридцати пяти часов в аду. Само существование таких несоответствий представлялось ей невыносимым и вызывало вопрос: что же здесь иллюзия?

Муж, когда она вошла, стоял в передней, в трусах. Аромат свежемолотых кофейных зерен обволок ее, и Макс, едва только закрылась дверь, шагнул к ней с раскрытыми объятьями. Но Ви положила руку ему на грудь и покачала головой:

– Это во всех новостях.