Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Флоренция, 10 ноября 1881 года.
Рим (Нам пишут). Еврей Витале подтверждает рассказ еврея Израэля о кровавом пасхальном обряде. Он рассказал о кровавых пасхальных обрядах, справлявшихся им и его дядей Соломоном в Монце и Милане. Он описал ужасную мученическую кончину блаженного маленького Симончино и поведал о своих целях и побуждениях. <…>
18 апреля, спрошенный о том, зачем ему понадобилась кровь вышесказанного ребенка, он ответил, что кровь ему понадобилась для добавления в опресноки, которые едят на Пасху. Мы не можем не отметить, что Витале, как и Израэль, будучи спрошенным о причине убийства, не сказал, что он намеревался оскорбить христианскую Пасху; ибо его намерение заключалось лишь в праздновании их собственной [Пасхи]. Все еще более проясняется из дальнейшего, а именно, когда его спросили, зачем он исколол ребенка, изуродовав тем самым его плоть, – такие расспросы были вполне естественными, ибо требовалось знать, имелись ли у него и другие причины, – и почему в их обычай входит употребление крови христианских детей, он ответил, что уже говорил об этом и сказал тогда: «Насколько я знаю, причина одна: нам, евреям, нужна кровь христиан, чтобы должным образом отпраздновать нашу Пасху». А чтобы стало еще понятнее, он вскоре добавил: «Евреям каждый год нужна кровь христианских мальчиков, для добавления в опресноки», повторив то, что уже заявлял, совершенно не упомянув о том, что причиной стало намерение оскорбить Христа и христиан. И эта вторая причина, несомненно, является частью нечестивого раввинского обряда. Но это второстепенная причина, а главная – неуклонное выполнение обязательного обряда празднования Пасхи. <…>
Витале жил со своим дядей почти три года. Все это время, на каждую Пасху, он ел опресноки с кровью, как сказано выше, по велению дяди. <…>
Витале три года провел в Монце со своим дядей Соломоном, и в каждый из этих трех лет, на Пасху, они с дядей ели опресноки, приготовленные на крови жителей Монцы. Отсюда мы можем понять, как важны и насколько заслуживают уважения многие местные обычаи в отношении этих еврейских убийц, особенно восходящие к Средним векам. <…>
Спрошенный о том, почему они нанесли раны ребенку таким способом и искололи его таким способом, он ответил, что они нанесли ему раны, дабы собрать кровь, а затем искололи его и вытянули ему руки в память об Иисусе. Насколько знает Витале, из его ответа ясно, что первым намерением, стоявшим за убийством… была… возможность… воскресить воспоминания о Страстях in memoriam Iesu[46].
На вопрос о том, воскрешалась ли память об Иисусе с добрыми или дурными целями, он ответил, что они хотели показать свое презрение к Иисусу, Богу христиан, и сказал, что они каждый год воспроизводили Его Страсти.
На вопрос о том, каким образом воскрешалась эта память, он ответил, что евреи воскрешали эту память ежегодно, добавляя кровь одного из христианских мальчиков в свои опресноки. <…>
Он ответил, что они делали это именно так, приправляя свои лепешки христианской кровью. И все же они были виновны в презрении к памяти Иисуса и Его Страстям, хотя прямо и не думали об этом. Цель же состояла в умерщвлении христианских детей и собирании их крови, чтобы замешивать на ней опресноки, пекущиеся по случаю их Пасхи.
(http://www.todayscatholicworld.com/nov07tcw.htm[47].)
Документ 4. Советский историк обвиняет царское правительство в заговоре
В 1933 году советский правовед А. С. Тагер выпустил первое подробное исследование, посвященное делу Бейлиса. Основываясь на архивных документах, Тагер утверждал, что преследование Бейлиса было циничным актом отчаяния агонизирующего режима. Приводимый фрагмент дополнен по американскому изданию книги.
И все же обвинение отвечало их [имеются в виду российские власти] политическим целям – его выдвинули в страхе перед надвигающейся революцией. Шанс представился сам собой после обнаружения в Киеве тела христианского мальчика, которого убили и бросили в пещеру.
Хотя полицейское расследование привело к хорошо известной шайке преступников, власти закрыли на это глаза, стали покрывать действительных виновников, обвинили в преступлении и предали суду ни в чем не повинного еврея, сознательно решив дискредитировать евреев и иудаизм с целью очернить либералов и увековечить существование продажного правительства при самодержавном царе. <…>
Обвинительный вердикт, сбор улик, получение заключений от экспертов, выбор присяжных, назначение судьи и прокурора, само ведение процесса – все это было спланировано и осуществлено с поразительным цинизмом и неискренностью, которые смело можно назвать чудовищными. Те, кто представлял в этом деле правительство, использовали все виды уверток и мошенничества, чтобы скрыть правду и нагромоздить ложь, приписав жестокое убийство ни в чем не повинному, не сделавшему никому вреда еврейскому рабочему. Заговор был, можно сказать, дьявольским. Правительственные чиновники, снизу доверху, участвовали в этом заговоре, и сам царь был осведомлен о происходящем. <…>
Неминуемой принадлежностью последовательной политической реакции Новейшего времени всегда становится национальный шовинизм… не переставая, однако, быть тем, чем он в существе своем является: реакционным национализмом, противопоставляющим свою национальность другим национальностям в целях их подавления и угнетения… Чем последовательнее, глубже и импульсивнее реакция вообще, тем менее сдержанной и более бурной становится и национальная нетерпимость.
В политическом режиме царской монархии национальная нетерпимость, доведенная до самых крайних пределов, была совершенно официальной принадлежностью правительственной политики. Угнетенными в той или иной степени были все национальные меньшинства: поляки так же, как и финляндцы, евреи так же, как и армяне. Но особенным преследованиям и особенному угнетению подвергались евреи. Антисемитизм по преимуществу служил той формой, в которой наиболее остро выражается национальная нетерпимость реакционных правительств и партий… [Тагер 1934: 11‒12, 295‒296; Tager 1935: xv, xix]
Документ 5. Американский историк осуждает царское правительство
В 1966 году М. Сэмюэл, во время процесса учившийся в одном из английских университетов, вслед за Тагером дал такую же оценку мотивам поведения царских чиновников, стремившихся обвинить Бейлиса.
В деле Бейлиса поражает и пугает то, что оно было инспирировано российским правительством. Конечно, то была Россия, страна абсолютизма и реакции; но все же эта Россия находилась уже в двадцатом веке, пусть и не целиком. Она имела послов и консулов во всех цивилизованных странах, состояла в союзах и торговых соглашениях. Как нам казалось, она должна была проявить немного «уважительного отношения к