Путь к вчерашнему магазину, несмотря на сумерки и морось, прошел спокойно и быстро. Вечер воскресения — на улицах в этой части города никого. А вот и дверь магазина. Вот она, отвертка. Хрупнув, дверь выскочила на меня вместе с отогнутой щеколдой. Да, не врал Дуганов. Ничего не взвыло и не засверкало. Тихонько прокрался я через маленький торговый зал. Вот она, примерочная. Не отдергивая занавеску, прошел внутрь. Темно, ничего не видно. Пытаюсь сориентироваться внутри, приложившись ладонями к холодному стеклу зеркала.

Когда идешь вниз по ступенькам, то иногда, очень редко, можешь ступить мимо следующей ступеньки, через одну. Сердце в таком случае замирает, и кажется на мгновение, что летишь через небытиё. Так и тут. Я шагнул мимо ступеньки. И оказался в светлом вестибюле. Слева на подоконнике сидели двое и курили. Один из них помахал мне рукой:

– О! Привет! Сто лет тебя не видели! Опять вызвали? Ну, ни пуха!

На всякий случай я улыбнулся неким подобием естественной улыбки и пошел в противоположную сторону. Длинный коридор. Двери с номерами. Ничего особенного. С одной стороны, конечно, ничего, но вот все, что этому предшествовало, превращало мое движение по коридору в последнюю прогулку к эшафоту. Одна из дверей открылась перед самым носом. Листая какую-то папку, вышла женщина. Я знал её. Наверное. Она, почувствовав мой взгляд, подняла глаза.

– Фарбер! Чудовище! Ты всегда появляешься как с неба! — в её возгласе чувствовалась скрытая радость. И, как мне показалось, скрытая боль. — Ты давно здесь? Что теперь тебе Ларин навесил? Хоть вечер свободный будет?

Я уже был готов соврать что-то, но не успел. Она вдруг побледнела от испуга.

– Это ты?

– Извините, — я был уверен, что ЕЙ я могу доверять, — я не знаю, кто я. Кто такой Фарбер?

– Иди за мной, — тихо проговорила женщина.

Пройдя несколько метров по коридору, она распахнула дверь и кивком приказала мне войти. Это был обычный кабинет. За столом сидел обычный человек. И его реакция была обычной реакцией испуганного человека:

– Фарбер? — удивленно спросил он.

– У него блок не снят, — сказала женщина.

– Да что тут происходит?? — Мужчина с размаху ударил кулаком по какой-то кнопке на столе. Взвыла сирена. По коридору загремело. В кабинет ворвались несколько человек с оружиеподобными устройствами. И очень испуганные.

– У нас прорыв пассажа! — заорал на них кабинетный мужчина, — что тут у нас происходит?!

Пока я наблюдал эту суету, один из вошедших резко выкинул в мою сторону руку с баллончиком, скорее всего, спрея. Он-то её выкинул резко, но для меня это происходило, как мордобой под водой. Медленно-медленно его рука стала приближаться к моему лицу. Вот она уже распрямилась и указательный палец начал прижимать кнопочку. Вот уже из сопла вырвалось облачко капель и степенно отправилось мне прямо в глаза. Когда до него осталось несколько сантиметров, я пригнулся, поднырнул под эту руку и вывернул её в сторону от себя. К лицам других. И резкий женский крик «Не надо!» развернул меня в другую сторону, откуда твердая дубинка летела резко и неотвратимо в мой затылок. Я успел увернуться, однако удара не миновал и дубинка чиркнула по макушке. Больно, не страшно. Второй удар попал в цель. Боли уже не было совсем. Только все вернулось в свои временные масштабы.

Я тихо оседал спиной по стенке, придерживаемый за руку женщиной. Она оказалась неожиданно сильной и не позволила моему обмякшему телу упасть на пол. Несмотря на то, что глаза мои были открыты и я вполне осознавал все, что происходит вокруг, тело мое было совершенно бесчувственно и видел я только то, что происходило прямо напротив меня.

– Куда ты лезешь, Вера? Он же не помнит ни хрена! — глава кабинета ругал женщину. — Неужели ты не понимаешь, что значит его приход?

Он подошел ко мне, помахал рукой перед глазами.

– Крепко его, — констатировал начальник. — В полной отключке.

Поклацав по стоявшему на столе селектору, вызвал какого-то Игнатова. Игнатов, если, конечно, это был он, хлопнул дверью через мгновение.

– Что стряслось? — услыхал я голос вне поля моего зрения.

– Что стряслось? Этого ещё никто не знает. И неизвестно, узнаем ли. Вот у него не сняты блоки, а он в реальности. Что делать будем?

– Как что? Это же сам Фарбер. Не усыплять же, как щенка после чумки? — Игнатов даже засопел. — У него не сняты блоки или не снялись?

– Никто их не снимал! Он должен был сидеть в своем Мухосранске и болеть за местный клуб. Он в слипинг-моде!

– Ну, тогда надо разблокировать. Накладывать новый блок на не снятый старый?? Вы помните, что было с Меркатором? Ведь вы именно так заняли свое кресло. Вне очереди, после безвременно ушедшего. Или вы хотите, чтобы он понимал все?! Пожалуйста, я могу вам устроить!

Создавалось впечатление, что Игнатов не очень любил начальника.

– Немедленно его ко мне в кабинет! Осторожней, у него вся башка разбита!

Я понял сразу, о чем говорил Игнатов. Легкое сотрясение головы привело к тому, что глаза залило красным. Кровь текла по лбу, по глазам, по щекам. Последнее, что я запомнил — женщина пыталась прижать сложенный вчетверо носовой платок к моей голове. Он пах сандалом и бергамотом. От этого прикосновения стало удивительно спокойно.

– Фарбер, считай до десяти, — громкий голос вырывал меня из темноты.

– Десять миллионов девятьсот девяносто девять, десять миллионов девятьсот девяносто восемь, — начал я.

– До десяти, я же сказал, — голос был требователен.

– Ну вот и считаю до десяти в обратном направлении. Ты же не сказал, откуда считать. Только докуда.

– Поздравляю вас, господа, блок снят нормально, подмена прошла успешно. Шутки Фарбера нам всем осточертели, но приятны.

Я был дома. Это я уже понимал. Я почти вспомнил, кто я. Но ещё я помнил и как я сюда пришел. Кем я был ещё. Что-то мне подсказывало, что мое я, Стамина — лучше пока не афишировать.

– Добро пожаловать! Работа ждет тебя, Фарбер, — радостно, пожалуй, излишне радостно, заявил Карански. Карански — шеф службы. Он и был хозяином главного кабинета.

– Спасибо, только почему у меня так башка болит? Раньше вроде не бывало такого? — мне было интересно, как он объяснит швы на голове и тугую повязку. А я их чувствовал хорошо.

– Вышло так, не всегда же удачно? — расплывчато заявил Карански. — Ты иди к себе, Вера проводит. Отдохни, завтра поговорим про дело.

Понятно. За ночь придумает и легенду, и дело. Без особых приключений, вслед за Верой я прошел через этажи, коридоры, галереи к жилым отсекам. Вот и моя квартира. Вот моя, такая знакомая, библиотека. Прижизненный Грибоедов, Киплинг со свастиками на шмуцтитулах. Потому, что Индия. Вера смешивала джин и тоник, а я, так и не сев, рассматривал фото на стене. Я с кубком Гран-при межвременных гонок. Фото Хельги в торжественном украшении. Последнее прижизненное. Ей тут семнадцать. Аким. В смокинге, белозубая улыбка на загорелом лице. Надпись «Сам ты колдун, Фарбер! Твой Аким». Он так и не вернулся из Первой экспедиции. Единственное фото Жанны Д’Арк. В возрасте девяти лет. Наполеон перед Ватерлоо. У него совсем не было иммунитета от гриппа. А меня тогда трясло на редкость душевно. Сколько этого в моей жизни. Великих людей. Великой боли. И самое ужасное, понимаю, что впервые я помню себя и как Фарбера, и как Стамина. Фарбер. Агент Службы дальней разведки, асс разрешения ключевых проблем. Всегда работающий в одиночку. Специалист по психологии вооруженных конфликтов. Аналитик в области соционики. Восемнадцать языков. Это без гипноподсадки. Всякие немыслимые боевые искусства, стрельбы и пальбы как хобби. Пушечное мясо. Затычка к каждой кровоточащей бочке. Выполнивший около двухсот операций. Многие — успешные. Вот и мундир в стеклянной витрине. Фарбер, который только сейчас понял, что большую часть времени он провел в другой жизни. В жизни Стамина. И ещё что-то мучающее. Нечто, не поддающееся воспоминаниям. Как будто из кино вырезали ключевые сцены и превратили его в головоломку. И оставили мне сегодня только невероятную тоску.