Антипов положил ему руку на плечо и, постояв несколько секунд у койки, вышел.

А Седой взял с тумбочки ручку, лист бумаги и стал писать:

Мы пришли в никуда,

В плотный сумрак одеты,

Мглой холодной проколоты.

Здесь наш дом навсегда

Без дыханья, без света…

Мы в боях перемолоты —

О нас кровью напишут поэты…

Небо – вдавлиной олова

В склепах черного золота.

Жгучим холодом сжаты,

Алой кровью пропитаны,

Мы теперь не солдаты,

Потому что убиты мы…

Нет нам к красному солнцу возврата!

И лежим без движенья,

Сталью острой пронзенные,

Мы – войны отраженья,

И не требуем мщения

За погибших в сражениях —

На кресты вознесенные,

Мы пришли к всепрощению.

Мы не просим пощады!

В мертвой вечности мы…

Нет для смерти преграды —

Нам не скрыться от тьмы

В плену вечной зимы!

И лежим за оградой

Мрачной жертвой жестокой войны…

02 марта 2000 г. 10–30.

Ханкала. Военный госпиталь

После обхода, который проводил дежурный врач, и перевязок Седому подключили капельницу, и он задремал, пригревшись под теплым лучиком солнца, пробившимся в окно палаты.

Разбудил его начальник разведки, пришедший проведать боевого товарища.

– Наконец-то! – ворчливо пробурчал Седой.

– Егор, дел – выше крыши с этим наступлением, – покаянно сложил руки на груди Влад. – На Альпийскую высадили крупную разведгруппу, приходится в день по несколько раз контактировать с ними, получая информацию. А ее ведь нужно еще обработать, прежде чем докладывать командующему группировкой.

– Ну, и каковы наши успехи? – скептически скривив губы, спросил Седой.

– Как всегда, Егор. Как всегда… Взяли Шатой. Но находившиеся там Хаттаб, Масхадов и Басаев в очередной раз ушли, вырвались из кольца…

– Слушай, Влад, это уже даже не смешно. Сколько раз Басаева «брали в окружение»! В Горагорском, в Шали, в Грозном… А он всегда уходит. Это что, игрушки? Или просто кому-то выгодно, чтобы война продолжалась?

– Позволь мне, товарищ подполковник, оставить твой вопрос без ответа, – жестко ответил Влад. – Потому что ты и сам знаешь ответ на него… Ладно, проехали! Слушай дальше. Вчера отряд Гелаева занял селение Комсомольское. Один из пленных сообщил, что у Гелаева более пятисот моджахедов. Селение оказалось оборудованным в инженерном отношении по всем правилам фортификационной науки. ДОТы, подземные ходы, словом, настоящий укрепрайон…

– Подожди, подожди! Комсомольское? Это по-старому Бердыкель, что ли? Это же километрах в десяти от Грозного! Его же зачищали несколько раз! Что, никто не обнаружил там фортификационные сооружения? Бред какой-то!

– Эт-то точно, – кивнул головой Влад. – Сейчас там идут тяжелые бои. Потери большие…

– А в горах? Большие потери?

– По официальным данным, за время проведения операции – 272 человека убитыми… Это по Министерству обороны. По другим силовым структурам я не старался запомнить.

– Не верю! А по Чечне? Со дня ввода войск?

– Знаю общее число – 1556 убитых и 3997 раненых.

– Опять не верю… Ладно, это статистика для «свободных ушей». Ты мне назови реальную цифру!

– Ну, а реальная цифра, Егор, не для СМИ и высоких штабов. Около пяти тысяч человек… Привести пример? Генерал Трошев доложил, что на высоте 776,0 погиб тридцать один десантник. Настоящее число потерь ты знаешь?

– Знаю, начальник оперативного отделения просветил. Восемьдесят четыре человека. И шестеро выживших… Влад, зачем это? Потери занижены в три раза!

– Ты думаешь, я знаю? Наверное, чтобы не волновать общественное мнение вопросами гибели военнослужащих в Чечне.

– Да обществу вообще наплевать на то, что здесь происходит! Ну, кроме солдатских мам, конечно…

– И здесь я с тобой согласен. Но решаем не мы. И даже не генерал Трошев… Да, вот одна хорошая новость на фоне остального бардака: Салман Радуев устранился от участия в войне и сейчас усиленно ищет варианты бегства за границу.

– Ну, так надо помочь бывшему комсомольскому вождю. Обеспечить ему «дорожку»… на нары. Сейчас ведь нет расстрельных статей, а жаль!

– Вот сейчас мы этим и занимаемся.

– Удачи! Радуев заслуживает самого теплого «приема».

– Спасибо. Думаю, мы возьмем его, никуда не денется.

– Влад, а где мои пацаны? Что-то никто ни разу не показал носа в госпитале…

– А ты что, не знаешь? Группу перебросили в Ножай-Юртовский район. Там сейчас «скучковались» практически все банды. Курчалой, Ведено и Ножай-Юрт. Места что ни есть бандитские – сплошные леса и горы. Будете работать с базы в Ножай-Юрте. Задачи те же, что были и раньше. Хотя, думаю, ты не скоро попадешь в группу.

– Не понял…

– Ну, тебе же после ранения реабилитационный отпуск положен.

– Я откажусь от него!

– Не выдумывай, Егор. Тебе пора отдохнуть.

– А здесь я что, перетрудился? Да я выспался на полгода вперед!

– Ладно, вопрос на засыпку: у тебя два ранения и оба, считай, в рабочую правую руку. Когда у тебя восстановится рука с поврежденной лопаткой? А? Когда тебе снимут гипс с раздробленного пальца, которым ты должен удерживать автомат? И сохранит ли палец подвижность в поврежденном суставе? И, наконец, когда рука твоя начнет работать в полном объеме? Ответь-ка!

– Достаточно! Не мучай! Убедил. Я и так терплю из последних сил свое пребывание здесь…

– Вот и терпи дальше. Война без тебя не кончится. К сожалению…

– Не кончится, Юрьевич! Увы… Потому что кому-то очень нужно, чтобы она продолжалась. И уносила жизни…

– Ладно, пошел я! Командующий отпустил на полчаса, а мы с тобой больше часа проболтали. – Влад поднялся с табурета и, широко улыбнувшись, покинул палату.

21 марта 2000 г. 11–10.

Ханкала. Военный госпиталь

Седой сидел в курилке, кутаясь в госпитальный халат из толстой байки грязно-синего цвета. Солнце пригревало по-весеннему, но холодный ветер с гор все же не давал полного ощущения весны. К отделению подкатил «УАЗ» начальника разведки, и Седой встал, чтобы встретить Влада. Тот тяжело выбрался из машины и, увидев Седого, медленно идущего к корпусу, кивнул головой на дверь.

Они вошли в палату, и Влад плотно прикрыл дверь.