очень даже его ощутили. Когда всем всего хватает, на еврея смотрят относительно благодушно. А вот когда начинает не хватать… При возрастании безработицы еврея, как правило, увольняют первым. Однако кто-то из них еще продолжает работать, занимать рабочие места! И общая озлобленность возрастает. Все ищут виновного и, естественно, находят. Такую ситуацию Жаботинский называл «антисемитизмом обстоятельств».

Интересно, что как раз в эти годы СССР успешно выполнял свой первый пятилетний план. Весь мир видел, что, когда капиталистические домны останавливаются, социалистические — вступают в строй. Это была лучшая наглядная агитация, которую могли пожелать большевики. Оборотной стороной медали были массовый принудительный труд, смертельный голод на Украине и т. д. — факты, не то чтобы совсем неизвестные, но узнаваемые больше из неопределенных слухов. При желании от всего этого можно было легко отмахнуться, объявив клеветой.

Коммунистическая угроза снова стала реальной, как в первые годы после Первой мировой войны. «Призрак коммунизма» бродил по Европе, пугая обывателей. А кто ж не знал тогда, что евреи с этим «призраком» в сговоре?

К чему все это привело в Германии — общеизвестно. Но мы поговорим о событиях в Восточной Европе, в частности в Польше, где евреев жило раз в 5–6 больше, чем в Германии. Многое из того, что происходило в этот период в Польше, было характерно и для других стран региона — от Прибалтики до Греции, которые, кроме, пожалуй, Чехии, не были слишком развитыми. И, как следствие этого, даже в хорошие времена давали много эмигрантов, и не только евреев.

Итак, с 1930 года из-за всеобщего кризиса повсюду были приняты антииммиграционные законы. Прошу об этом помнить, ибо это существенно для моего повествования! Ехать на заработки или просто переселяться в богатые страны теперь стало невозможно. Не только во время кризиса, но и после 1933 года, когда он в большинстве стран уже пошел на спад, законы против эмигрантов оставались в силе повсюду: страх перед кризисом действовал еще долго. Особенно тяжелым положение оставалось на востоке Европы, где даже после 1933 года ситуация не намного улучшилась: безработица теперь не уменьшалась эмиграцией. В этой тяжелой обстановке обострились и старые проблемы межнациональных отношений. А в центре событий оказалась, разумеется, Польша.

Глава 38

«Вторая Речь Посполитая» в первой половине и середине 1930-ых годов

Когда в 1919 году возрождалась «вторая Речь Посполитая», было объявлено о равноправии всех граждан. Само собой, полного равноправия не было даже в относительно благоприятные времена «экономического чуда санации». Например, существовали негласные ограничения для евреев — вроде процентной нормы при поступлении на медицинские факультеты. Обнищание евреев прогрессировало, но пока еще жить было можно. Была и возможность эмигрировать, например уехать в Аргентину или Южную Африку. И этим пользовались, причем не только евреи, но и особенно украинцы. А евреи, случалось, без лишнего шума перебирались в богатую либеральную Германию.

Теперь же все было не так. Евреев отовсюду увольняли первыми. Безработица, достигшая среди поляков в первой половине и середине 30-х годов 35 %, среди евреев составляла 60 %. Но страшнее того был рост антисемитских настроений. Полякам казалось, что все проблемы Польши будут решены, если евреи исчезнут. Словом, снова оказывалось, что «евреи виноваты».

В 1932 году молодой Ицхак Шамир, будущий террорист и израильский премьер-министр, приехал из провинции в Варшаву поступать в университет. Парень был неробкий. Спустя годы он вспоминал в своих мемуарах: «Как у всякого еврея в этом городе, у меня были основания для страха. Многие из моих однокашников, еврейских студентов, не появлялись на улице без каких-либо средств защиты от банд хулиганов-антисемитов, чья агрессивность постоянно и неуклонно нарастала… Была необходимость, идя в университет, постоянно помнить, что следует сунуть в карман нож». А ведь это были еще не худшие предвоенные времена. Еще был жив Пилсудский, и это удерживало антисемитов от более крупных акций. Полиция пока что разгоняла митинги беснующихся погромщиков — студентов из «Всепольской молодежи». Самых активных арестовывали. После смерти Пилсудского станет много хуже[24]. А, между тем, опасность для Польши исходила не от евреев.

Кризис обострил все межнациональные отношения. С начала 30-х годов в Восточной Галиции (то есть на Львовщине, в западной Украине) дошло до вспышек насилия между украинцами и поляками. Естественно, на стороне последних были полиция и армия. Имела место даже публичная порка активистов украинского национального движения — Польша отнюдь не была либеральной страной.

В 1934 году в Варшаве украинским террористом-бандеровцем был убит польский министр внутренних дел Перацкий, которого считали ответственным за антиукраинские действия правительства. Покушавшемуся удалось скрыться. За этим последовали аресты. Бандера (которому было тогда 25 лет) сказал на суде речь в защиту украинского национализма. Его и других приговорили к смертной казни, но все-таки не казнили. Этот процесс был только началом бурной карьеры Бандеры.

Для коммунистов и украинских националистов завели во Второй Речи Посполитой концлагерь (единственный) с достаточно суровым режимом. Тамошних заключенных гоняли на работы по осушению болот. Но все-таки стоит подчеркнуть, что польскому государству в середине 30-х годов по части «исправительно-трудовых учреждений» было далеко до его мощных соседей на западе и на востоке. И до будущей социалистической Польши.

Евреи, несмотря ни на что, оставались в глазах поляков «вне конкуренции». Тем более, что летом 1935 года скончался Пилсудский. «Умер ваш защитник», — говорили поляки евреям.

Тут надо отметить, что умеренная эмиграция евреев из Польши в 20–30 годы не уменьшила их числа в стране. Убыль евреев из-за отъезда перекрывалась их естественным приростом.

Глава 39

«Фруминская стачка»

А на Земле Израильской в начале 30-х годов вплотную подошли к образцовой «диктатуре пролетариата». Сильные, хорошо организованные профсоюзы (Гистадрут) диктовали свою волю промышленникам и владельцам цитрусовых плантаций. Объединения предпринимателей в сравнении с Гистадрутом выглядели весьма жалко. Так как к началу 30-х годов ревизионисты — сторонники Жаботинского — были в решительной оппозиции к социалистам, то социалистический Гистадрут обратил всю свою мощь против них. Чтобы вступить в Гистадрут, надо было выйти из рядов «ревизионистов». А не вступив, почти невозможно было найти работу: предприниматели боялись Гистадрута. Были среди «ревизионистов» и такие, что дрогнули. Стоит ли удивляться? Численно они тогда в 8–9 раз уступали социалистам. Далеко не каждый мог выдержать травлю и экономический бойкот. Казалось, полная победа социалистов близка. Но, как и положено во всякой сказке, на каждого Змея Горыныча находится свой Добрыня Никитич. Нашего Добрыню Никитича звали Яков Фрумин. Жил он в Иерусалиме и был промышленником весьма средней руки. Он владел пищевой фабричкой по