плавились бы от свирепого взора Машеньки Май. Как же! Кто-то посмел оспорить лавры первой красавицы города?

Взревел мощный мотор, и машина резво побежала по полупустой улице.

— Это вы меня очень обязали, — сказала Тася. — Сначала баня, потом — книги, и песочница… Вам когда-нибудь говорили, что вы очень хороший? И стрижка новая вам идёт, кстати.

Я подавился какой-то общей фразой, которую хотел выдать для завязки беседы, мысли в голове совершенно спутались, и потому сказал первое, что пришло на ум:

— Я не хороший. Я эгоист. Мне очень нравится, когда я нравлюсь людям. Истинное удовольствие получаю! Вот, например, что мне стоило сделать песочницу? Четверть часа, четыре досочки! А от девочек ваших — искренний восторг и восхищение, и я чувствую себя чудотворцем и Гераклом в одном лице. Мол, весь такой могучий и великий! Понимаете? Эгоизм чистой воды!

— Побольше бы таких эгоистов! — рассмеялась она, тряхнув головой.

Ветер из окна растрепал светлые Тасины волосы, она отняла руку от рычага коробки передач и поправила их грациозным движением. Я откровенно любовался этой молодой женщиной. Двое детей в ее возрасте — и так шикарно выглядит… А какой у Таисии возраст? Двадцать пять? Двадцать семь? В наше время многие дамочки — ее ровесницы только начинали задумываться о замужестве, грезили «самореализацией», «личностным ростом» и карьерой… А тут — машину водит, двух дочек растит, тренер по биатлону и всё такое… Ну да, Пантелевна говорила, что ее племянник, который папаша Таисии — какая-то важная шишка в Мурманске. Не то по партийной, не то по советской линии — но что-то жирное, на уровне обкома. Но всё равно — молодец она, большая молодец!

— Гера, — «Волга» выруливала на нашу улицу. — Я хочу вас попросить еще кое о чем. И, честно говоря, стесняюсь.

Я с интересом поглядел на Тасю, она притормозила, немного не доезжая до дома Пантелевны, на перекрестке, и сказала:

— Я была замужем, Гера. Два года назад. Мой муж — военный моряк, он погиб. Это чтобы не было лишних вопросов.

Дела! Мне пришлось кивнуть.

— В общем — я хочу на танцы. Из знакомых в Дубровице — у меня точно такие же, как я, приехавшие отдохнуть жены военных с детьми, они на танцы не пойдут. Потому — обращаюсь к вам.

— К тебе, — сказал я.

— Ладно, к тебе. Гера, проводишь меня на танцы?

На самом деле идея была так себе. Я лихорадочно вспоминал рассказы старших про танцы в Дубровице в семидесятые-восьмидесятые, и в голову приходила только так называемая «Сетка» в парке Победы. Но там лучше было до темноты не задерживаться. «Когда выходишь в Дубровице с танцплощадки, то высоко поднимая голову, смотришь на яркие звезды в ночном небе… Чтобы кровь из разбитого носа не закапала штаны и ботинки» — рассказывал один пожилой деятель андерграундного искусства. Вот это я очень хорошо помнил.

Но отпускать ее туда одну было вообще дикой идеей. Поэтому мне ничего не оставалось, как продолжать изображать из себя джентльмена:

— Сходим и на танцы, почему нет? Тысячу лет не был на танцах. И, кажется, я не умею танцевать. Или умею? — я задумался.

— Вот вместе и проверим! Встречаемся на улице, в девять пятнадцать. Я как раз девочек уложу, Клавдия Пантелеевна за ними присмотрит. Ужинать будешь с нами?

— Нет уж, разбалуете вместе с Пантелевной меня — как я потом на своей яичнице и макаронах проживу? Сегодня — сам, сам… Значит, в четверть десятого, у машины.

Она улыбнулась и кивнула.

На танцы с Тасей — это следовало обдумать, к этому следовало подготовиться. Да и работы по дому хватало: лебеда во дворе перла как сумасшедшая, создавая вид неопрятный и дикий, и паутину с потолка следовало убрать, и пыль протереть… И чертовы волосины со спины смыть, чтоб ее, эту парикмахершу!

* * *

Это был тот самый случай, когда батин костюм оказался кстати. Покойный Виктор Казимирович Белозор в довоенные годы был рабочим самой высокой пробы — лекальщиком. Элита пролетариата! Неплохо зарабатывал, и одевался тоже — неплохо. Даже после возвращения с фронтов Великой Отечественной, в во время, когда все силы бросали на восстановление народного хозяйства, умудрялся принарядить и себя и жену. Фигуры у Геры и его предка были почти идентичными, а потому и несколько старомодная, но удобная приталенная рубашка черного цвета, и сам костюм — серые брюки, жилетка и пиджак — сели просто отлично. Пиджак, правда, казался лишним — вечер был теплый. Но — майские ночи коварны, и возможность заботливо укрыть хрупкие женские плечи стоила неудобства таскать его в руках некоторое время. Тем более — в карман пиджака отлично ложился кастет.

Следом за костюмом на свет Божий явились кожаные полуботинки — вот умели же делать, а? Явно шитые на заказ, на Белозора-старшего, они и мне пришлись впору, разве что были капельку великоваты. Но в них, по крайней мере, я чувствовал себя уверенно — не то, что в дурацких штиблетах. Надел бы и кеды — но к костюму они совсем никак не подходили.

Глянул в зеркало, выпятил подбородок и спросил:

— Где моя шляпа и томми-ган?

Всё-таки мужская мода интербеллума, которой явно вдохновлялся создатель «тройки», мне нравилась куда как больше, чем нынешние одеяния… Даже френч и галифе были гораздо лучше затянутого под солнечным сплетением ремня, безразмерных рубашек и широких брюк. Так что — ура Виктору Казимировичу, ура — тому ателье или портному-кустарю, от которых остался такой классный костюм.

Выходя из дома, я думал о том, что Гера был поздним, явно послевоенным ребенком. А родители его сошлись аж в двадцатых… Тут тоже таилась мрачная, трагичная история — как практически в каждой белорусской семье, пережившей войну.

— Гера, ты чего такой серьезный? На танцы едем, а не на похороны!

Я тут же расплылся в улыбке:

— Ты прекрасно выглядишь. Просто праздник, а не девушка! — красное, с аккуратным белым узором платье, алый же платок на шее, волосы уложены в изящную прическу — ну, красота.

Одежда — не главное, это Мерлин Монро еще доказала, одевшись как-то в мешок из-под картошки и устроив шикарную фотосессию. Так вот — ножки, талия и всё прочее у Таси было куда как лучше, чем у заокеанской дивы. А про зеленые глазищи и говорить нечего!

Девушка кокетливо сделал книксен, а потом спросила:

— Ты машину водишь?

Я-то водил, но вот Гера… В голове тут же замелькали образы из армейской жизни старшего сержанта Белозора, и я уверенно кивнул:

— Да.

— За руль