— Это самое первое, что я сделал, мой ангел.

— И какая же?

— Средняя — по меркам Турции. У него сорок четыре жены и сто девятнадцать детей. У султана, конечно, больше.

— Бедная Зизи! — тяжело вздохнула Глафира Никифоровна. — Они же ее замучают.

— Ты рассуждаешь, как неграмотная русская деревенская баба. Зизи уже как гостье отвели в губернаторском дворце отдельную комнату.

— Но откуда тебе все это известно? — с некоторым подозрением спросила Глафира Никифоровна.

— Я уже тебе это говорил: сообщили по телеграфу капитану, — сердито ответил Соболевский. Он сделал вид, что этот допрос его уже начинает раздражать, — В конце концов, не хочешь дарить, и не надо. Твоя собака, твое дело. Но предупреждаю: за последствия я не отвечаю.

— Ну, зачем ты так злишься, милый? Если ты считаешь, что так надо, я согласна, — покорно сказала генеральша.

…Слащёв проводил чету Соболевских вниз и затем еще долго смотрел катеру вслед. Не мог он тогда предположить, что история этой пушистой собачки по имени Зизи совсем скоро будет иметь свое продолжение, которое опять коснется его.

К вечеру, ко времени возвращения Врангеля из Константинополя, картина в заливе резко изменилась. Разгулявшаяся вокруг русских кораблей торговля быстро свернулась. Кутепов отдал приказ капитанам всех кораблей: турецких негоциантов к кораблям больше не подпускать. В случае их неповиновения разрешалось отгонять их выстрелами в воздух.

Командира Первого армейского корпуса генерал-лейтенанта Писарева, еще в Севастополе назначенного ответственным за дисциплину и порядок во время следования эскадры из Крыма в Константинополь, за допущенную расхлябанность Кутепов снял с должности, а его начальника штаба арестовал.

Тем самым Кутепов показал, что и впредь, пока существует русская армия, дисциплина и порядок будут неукоснительно и строго соблюдаться. Всякий, их нарушивший, независимо от чинов и званий, будет строго наказан.

Вернувшийся из Константинополя Врангель одобрил принятые Кутеповым меры.

Прошли еще сутки, прежде чем вся эскадра, все суда, покинувшие Крым, собрались в заливе Мод и неподалеку от Принцевых островов. Приползла даже старая плоскодонная самоходная баржа «Хриси». Исчез лишь миноносец «Живой». Больше никто и никогда ни о нем, ни о его команде ничего не слышал.

Всем начинала надоедать эта бивуачная жизнь с ее каждодневной неопределенностью. Со дня на день все стали ждать отправки воинских частей на места постоянной дислокации. Но французы почему-то медлили.

Врангель к этому времени переселился со своим штабом на удобную и маневренную яхту «Лукулл». Она перешла поближе к Константинополю и бросила якорь неподалеку от причалов, на виду у европейской части города. Здесь Врангель имел возможность постоянно общаться с представителями французской оккупационной администрации.

На следующий же день на «Лукулл» неожиданно прибыла французская миссия — два офицера и человек пять солдат-сенегальцев. Французский полковник вручил Врангелю письмо, в котором командир оккупационного корпуса генерал Шарпи сообщал, что в соответствии с международными законами русская армия, находящаяся в Турции под протекторатом Французской Республики, обязана полностью разоружиться. Дальше генерал Шарпи подробно описывал, как будет происходить вся эта процедура.

Прочитав это письмо, Врангель поднял глаза на офицера с полковничьими погонами, который посмел войти в его кабинет с двумя вооруженными темнолицыми зуавами. Вероятно, он считал, что это придаст весомость его миссии.

— А вы, собственно, кто? Почему не представились?

— Извините, ваше превосходительство. Начальник штаба французского оккупационного корпуса полковник Депре! — щелкнув каблуками, лихо представился полковник по-русски.

— Надеюсь, вы не сомневаетесь, что в моем кабинете вам ничего не угрожает! — мрачно сказал Врангель. — Доложите генералу Шарпи, что вы бесцеремонно вторглись в мой кабинет с вооруженной охраной. И далее. Я не стал бы с вами разговаривать, полковник, но из уважения к генералу Шарпи побеседую с вами лишь после того, как ваша экзотическая охрана покинет мой кабинет.

Полковник Депре смутился, сказал несколько коротких слов зуавам, и те торопливо покинули кабинет.

— Пардон, ваше превосходительство, я даже не заметил, что они увязались за мной, — полковник попытался «сохранить лицо».

— Сочувствую генералу Шарпи, у него в корпусе не все ладно с дисциплиной, если даже полковник не соблюдает правила, которые должен бы знать любой солдат. Но поговорим о деле, — Врангель еще раз бегло просмотрел письмо. — Передайте генералу Шарпи, что я внимательно ознакомился с его любезным посланием. Он, видимо, забыл, что мы не военнопленные, а Российская армия, которая волею судьбы временно оказалась на чужой территории. Подчеркиваю, временно. Кстати, не на французской. Я бы еще мог понять, если бы этот вопрос поднимали официальные власти Турции.

— Но вы, ваши суда и ваши люди, ваше превосходительство, находитесь в зоне, оккупированной Французской Республикой, — все еще переживая свой конфуз, наступал на Врангеля полковник.

— Вот что, полковник! — Врангеля начал сердить самоуверенный тон француза. — Законов много, но далеко не все они подлежат исполнению. Составляя договор о помощи Францией нашей армии, никто из юристов ни слова не сказал ни об этом законе, ни о нашей обязанности разоружаться.

— Но это же само собою разумеется!

— Не-ет, голубчик! И одна, и другая сторона будут исполнять только те пункты, которые оговорены в договоре. Ни одним пунктом больше, ни одним пунктом меньше. Попросите генерала Шарпи освежить в памяти наши договора. И передайте генералу мое глубокое к нему почтение.

Когда французский катер увез не солоно хлебавшую миссию, Врангель попросил вызвать к себе генерала Кутепова и командиров других воинских соединений.

Еще когда только эскадра покидала Севастополь, Кутепов избрал своей резиденцией вспомогательный крейсер «Алмаз» и с тех пор он постоянно находился в прямой видимости от «Генерала Корнилова». Но когда Врангель на «Лукулле» переместился к городским причалам Константинополя, «Алмаз» остался на месте, в заливе Мод, его связь с Кутеповым стала не столь быстрой.

Ожидая прибытия Кутепова и некоторых других командиров, барон снова и снова вспоминал свой недавний разговор с Нератовым и его предупреждение о планах французов раздробить русскую армию и так или иначе ее уничтожить. Надо думать, что желание разоружить армию вполне вписывалось в этот план. Лишив армию оружия, с нею можно переходить на иной, приказной тон общения. Безоружная армия — это уже толпа, которая не способна постоять за себя, с ее желаниями уже можно и не считаться.

Через какой-то час в кают-компании «Лукулла» стало тесно от прибывших на совещание генералов. Вместе с Кривошеиным на палубу яхты поднялся и давний друг барона, Николай Михайлович Котляревский. Будучи от роду человеком скромным, он старался никогда принародно не показывать своих дружеских отношений с Главнокомандующими и чаще всего появлялся перед ним в непростые, головоломные времена. Почувствовал ли он наступление грядущих неприятностей или просто захотел повидаться со своим давним товарищем, но он сам попросил Кривошеина взять его с собой.