особая тайна была. Потому и загадки народ сочинял про них мудреные.

В лесу родился, в руках крестился, на ногах умер.

Привяжешь – пойдут, отвяжешь – останутся.

Голова есть – мозгу нет, уши есть – слуха нет, спина есть – брюха нет.

А ведь и правда, в лаптях особая жизнь русского народа была.

Поговорку «Душа в пятки ушла» связывают именно с плетеным лаптем. В Древней Руси покойнику на ноги, независимо от возраста, пола, социального положения на ноги надевали лапти. Считалось, что душа усопшего именно в ногах, обутых в лапти, три дня после смерти держалась. Сейчас так говорят при сильном испуге, когда душа как бы обмирает.

Жизнь краше, когда полна чаша

Утварь к месту – в избе не тесно

Не зря слова «творить», «творец», «утварь» – одного корня слова. Мастерски и творчески обустраивали русские люди свое жилище. Все для дела, красиво, прочно.

Место, где кухонную утварь хранили, бабьим кутом называли, потому что хозяюшкой там именно женщина была: счет всей посуде знала, что подальше положить, что поближе, потому что часто пригождалось. Самые строгие даже занавесочку мастерили, чтобы лишний глаз не взглядывал, колдовать над едой не мешал. Даже мужчины семьи туда очень редко заходили, только если уж крайняя необходимость была.

Кухонную утварь русичи сначала из дерева делали. Липу, рябину, березу, орешник, ольху, иву, осину, дуб, кедр, можжевельник ценили, потому что знали: такая посуда не только кормит, но и лечит. Простая вода в кружке из рябины настоящим снадобьем была от простуды или кашля. Из кедровой миски еда зимой – это сила и выносливость, которые накапливаются к весне. В кружке из ивы кипяток весной – это красота и молодость, от природы данная. Дубовые кружки и в руках приятно держать, и еда из них мудростью вековой приправлена. В бочонках из можжевельника молоко не прокисало, кисель долго свежим оставался, а огурчики и капуста, взятые из такой посудины, до весны хрустели. В лубяных липовых солоницах соль никогда не мокрела. А бересту от деревьев этих же брали, чтобы туески плетеные для хранения муки, круп, соли, сушеных грибов, ягод, трав делать.

Самыми удобными на Руси ковши считались. Их делали в форме ладьи – плывущей птицы – и с одной ручкой. Ковшами воду носили. Ковшами крупы и муку считали. Резные ковши не зазорно было на праздничный стол поставить с медовухой, квасом или пивом. Ставили рядышком несколько ковшей – и гостю из всех испить надо было, чтобы уважение хозяину стола показать. Именно ковши считались обрядовой посудой. У славян принято было имя менять, так вот когда испивали меду из ковша, то имя и приставало (прилипало) к человеку. На новоселье из березовых ковшей родниковой водой все углы очищали, чтобы нечисть там не пряталась.

И. Куликов «Зимним вечером», 1907.

Еще ушаты, чаши, чашки, чарки, кубки, ставцы (тарелки), миски, ложки – очень много всего из дерева умели делать русичи. Резьбой, росписью красочной деревянную посуду украшали. Но использовали в основном для блюд и напитков холодных.

Позже, когда глину научились правильно собирать, замешивать и обжигать, именно из нее стали делать самую лучшую и красивую посуду для кухни.

Ухват есть до сих пор в каждой деревенской избе. С древности это очень понятное приспособление для хозяюшки, когда она у печи хлопочет. Любой чугунок, горшок с помощью ухвата отправлялся глубоко в печь или доставался оттуда. Казалось бы, все ясно: ухват – ухватывает, ухвачу, хватать. Но не все так просто. Есть и другие названия этого приспособления: рогач, телок. Они указывают на то, что наши предки соотносили этот предмет утвари с домашними животными.

Свойства ухвата с лихвой отразились в русских пословицах: «С ухватом баба – хоть на медведя», «Бывает, что и ухват стреляет».

Ухват в древности использовали в обрядах. Когда женщина рожала, она была очень слаба. И если для родов была приготовлена баня, то она туда шла, опираясь на ухват, как на посох. Перед этим еще ухват пеплом из печи посыпали, чтоб помогал родной дом женщине в родовых муках.

Горшков глиняных более всего на русской кухне было, их из печи почти не вынимали. Ненадолго достанут, чтобы выложить ароматную кашу из толокна или щей густых разлить по плошкам – и обратно в печь. Семьи у русичей большие были, поэтому и «трудились» горшки с утра до ночи. Русичи делали их очень простыми, почти ничем не украшали. Глина от обжига получалась коричневой. Немного резьбы, немного эмали добавляли. Верхнюю часть делали не такой широкой, как нижнюю – так и еда закипала быстро, но не слишком, и аромат еды весь в горшочке оставался. Высокие с горлышком узким горшки делали для молока, кваса или других напитков. Для каши разной в каждом доме горшочки-кашники имелись.

В самом большом глиняном горшке – корчаге – пиво или брагу варили. Чтобы удобнее разливать потом было – ручку делали и желобок.

Маленькие горшочки (канопки), с одной ручкой закругленной, ставили на столе, чтобы воду простую пить. Под них всегда рушничок, вышитый и строго чистый, подкладывали.

Для братского питья делали горшки-братины с ручками удобными, чтобы по кругу передавать легче было. Братины к важным праздникам делали, где важно было родство доказать – испить из одного сосуда.

В кондее – чаше глиняной невысокой с ручкой одной – масло или мед топили и подавали его на стол.

Томили мясо, овощи в кацее глиняной или даже из камня выточенной. Она тяжелая была, поэтому под нее всегда лопату специальную подкладывали и иногда даже вдвоем за нее брались.

И еще много разной глиняной посуды было: крынки для хранения молока, кувшин, крупники, кубышки с крышками, латки для жарки, полевик, умывальник, миска-черепушка – разве счесть все названия?

Постепенно научились русичи из металла такую же посуду делать: чугунные горшки да сковороды, ковши да чайники серебряные, кружки питьевые медные. Посуда такая в основном для богатых домов шла, и там ее по большей части доставали, когда перед гостями похвастаться роскошью своего дома хотели. Царь Борис Годунов, сказывают, однажды всех перещеголял: на стол, собранный для послов заморских, больше ста посудин из чистого золота поставил, а серебряных так и вовсе никто сосчитать не смог: и чаши, и кубки, и тарелки, и бочонки, и ковши. Вот озадачил-то он послов!