— Эх, как же мы не сообразили шестую мастерскую оглядеть! — вырвалось от досады» у Лешки. — Может, если бы мы заглянули туда, мы бы нашли что-нибудь важное!

— Вряд ли, — покачал головой Николай Иванович. — Он не такой дурак, чтобы держать в мастерской хоть что-то, способное его изобличить. Он ведь соображает, что у правоохранительных органов сохраняется интерес к его персоне… Что ж, спасибо вам, и всего доброго.

— Пожелаем всего доброго и нашим гостям, — сказал Осетров, и мы все встали. — Кто хочет вернуться в город, домой, чтобы как раз успеть к ужину, тех сейчас отвезет тот же автобус. И еще одно. Ни один человек не выйдет из класса, пока не даст твердое слово, что не попытается самостоятельно продолжить расследование или проследить за предполагаемыми преступниками. Повторяю, вы сделали, что могли, и подошли как раз к той грани, за которой может быть слишком опасно. Кто не даст слова — на остаток выходных останется в школе. А кто слово даст и его нарушит — тот, сами понимаете, будет исключен. Ясно?

— Ясно! — нестройным хором ответили мы.

— Очень хорошо. Начнем по алфавиту. Абраменко!

— Обещаю!

— Астафьев!

— Обещаю!

— Боков!

— Обещаю!..

Так дошла очередь и до меня.

— Карсавин!

Я молчал.

— Карсавин?..

Я сделал глубокие вдох и выдох и сказал:

— Валентин Макарович, я не могу обещать, пока… пока не поговорю с вами лично, совсем коротко.

— Вот как? — Осетров удивился. Да и на лицах всех остальных, включая наших гостей, отразилось легкое удивление. — Что ж… — он на секунду задумался. — Следуй за мной, Карсавин, в мой кабинет.

И я пошел за директором.

— Итак? — сказал Валентин Макарович, когда мы вошли в его кабинет. — В чем проблема, Карсавин?

— Понимаете… — я колебался, как начать. Действительно, я все это время думал над словами Виталия Яковлевича. — Понимаете, вот, Виталий Яковлевич сказал, что такие подделки хорошо смотрелись бы только на сцене, как часть декораций, в особом театральном освещении… Приблизительно так он сказал, да?

— Да. И что из этого?

— Так ведь другой сосед Васьковых и Буркалова, Цвиндлер — театральный художник! И, конечно, он знает все приемы и способы, как нарисовать картину так, чтобы со сцены она выглядела настоящей. Но если бы я высказал это при всех, и при ребятах, и при Виталии Яковлевича, и при Николае Ивановиче, то получилось бы, будто я его обвиняю, а мне кажется, обвинять пока что нельзя, мне кажется, он вряд ли в чем-нибудь виноват, и это тот случай, когда не стоит зря навлекать подозрения на человека! Скорее всего могло быть так, что он невольно подсказал кому-то — Васьковым или Челканову — как можно подделывать иконы. Был какой-нибудь разговор, как всегда, когда соседи собираются, объединенные к тому же одной профессией и одними интересами, и Цвиндлер возьми и скажи: «Подумаешь, хитрости подделок! У нас в театре все очень просто решается, просто и грубо. Нарисовал что-нибудь похожее на икону, покрыл лаком, сунул на часок-другой в духовку и готово: такая икона на сцене будет выглядеть настолько подлинной, что дух захватит, и кто-нибудь вообразит даже, будто мы ее для спектакля у музея арендовали». Вот приблизительно так он сказал, понимаете?

— Понимаю, — кивнул полковник.

— И еще я решил, что очень странный сейчас заказ у Цвиндлера, из-за которого, как сказал охранник, он весь сияет. Посудите сами, Цвиндлеру платят колоссальные деньги за работу, которую сделал бы любой начинающий студент. И при этом, благодаря этой работе, он с раннего утра до поздней ночи находится далеко от мастерских, а уж когда он возвращается в мастерские то только за одним: бухнуться поспать, чтобы с утра опять взяться за работу. Если бы удалось выяснить связь этого заведения, откуда он получил заказ, с Васьковыми или с Челкановым, тогда бы вообще все встало на свои места! Получалось бы тогда, что Цвиндлера им надо было удерживать какое-то время подальше от мастерских, вот они ему этот заказ и подсунули! Но еще получалось бы, что тот, кто все это устроил, в любой момент может решить, что Цвиндлера надо устранить физически, так же, как Буркалова!.. Вот я и подумал, что мне надо бы уже сегодня найти Цвиндлера, познакомиться с ним и разобраться, виновен он или нет…

— А ты уверен, что разберешься? — спросил Осетр.

— Я постараюсь, — серьезно ответил я. — Во всяком случае, или я пойму, что он виновен, и тогда пусть им занимаются дальше другие, или он сумеет рассказать нечто очень важное, и нам станет ясно, почему ему подсунули этот выгодный заказ.

— Гм… — Директор размышлял. — Но ты ведь пойдешь не один, а со своими друзьями?

— Получается, так, — сказал я. — Так вы позволяете?! — я не мог сдержать восторга.

— Только очень осторожно, поняли? — он был в задумчивости. — Наверное, ты прав. Бывают случаи, когда не стоит с ходу подозревать человека… С другой стороны, эти предположения настолько хрупкие, что больше смахивают на фантазии. Но ведь одна твоя фантазия уже оказалась сегодня блестящей догадкой… И пообещай ничего не предпринимать без моего ведома. Когда повидаетесь с Цвиндлером — сразу звоните мне, а я уж решу, что вам делать дальше.

— Обещаю! — сказал я.

— И, естественно, ни слова своим друзьям, пока вы не уедете от других ребят. Никто, кроме вас, пока ничего не должен знать.

— Разумеется!

— Позвоните мне через часок. К этому времени я буду знать, по какому адресу искать Цвиндлера.

— Обязательно, как же иначе?

— Ну, хорошо… — он кивнул, то ли мне, то ли сам себе. — Тогда пошли.

И мы вернулись в класс.

— Все в порядке, — проговорил Валентин Макарович. — Мы решили все проблемы с Карсавиным. Поезжайте.

Мы всем классом загрузились в автобус. Николай Иванович и Виталий Яковлевич решили, как мы поняли, еще немного задержаться.

— О чем вы говорили с Осетром? — поинтересовались ребята, когда мы ехали.

— Да так, — ответил я. — Я думал убедить его разрешить нам завтра съездить в деревню Поплавцы, поглядеть, как там Буркалов. Ведь это совсем безопасно! Но Осетр и это запретил.

— Угу! — подал голос Вартанян. — Мне тоже эта идея в голову приходила, но я видел, что Осетр не в настроении, поэтому даже спрашивать не стал. А все равно, здорово мы сегодня поработали!

И мы стали горячо, наперебой обсуждать события прошедшего дня. Много версий и догадок выдвигалось, каковы главные планы Челканова. Например, Сашка Ипатьев сказал:

— Я вот чего не понимаю. Ведь этот датчанин, Гьельструп, не раз бывал в Москве, покупал картины для коллекции и вывозил их. Неужели он не знает, как надо оформлять их к вывозу? И свои знакомые люди у него должны быть, которые быстро ему разрешение сделают, и все такое? Так почему он так живо согласился на услуги Олега Кирилловича, как будто он совсем беспомощный в этих делах и ему обратиться не к кому?