После известных событий я мог ожидать от Балагура любых выходок и потому тщательно следил за тем, чтобы как можно меньше подозрительного люда ошивалось возле церкви. К самым ретивым мои гвардейцы решительно применяли все меры воздействия, включая угрожающе направленные лезвия штыков, приклады и зуботычины.

Иностранные посланники и их свита тоже доставляли массу геморроя. Мало того, что они на дух не переносили друг друга, так еще и норовили оттереть конкурентов любыми способами. Пару раз едва не дошло до вооруженной стычки за наиболее выгодные по стратегическим соображениям места. Меня эта возня одновременно забавляла и напрягала. Приятно, конечно, наблюдать, как расфуфыренные чучела в перьях и кружевных завитках, подобно молодым петухам, выясняют отношения, но ведь тут не курятник, где они могли бы резвиться хоть до полуночи.

Портить свадьбу не хотелось, потому барон Мюнхгаузен, отправленный на этот ответственный участок «фронта», воздействовал на иностранных гостей исключительно словами, с большим трудом удерживаясь от желания подкрепить вербальную коммуникацию чем-то поувесистей. Однако он справлялся и заслуженно получил от меня похвалу.

Довольный немец тут же засиял ярче, чем его кираса. Я нарочно не стал переодевать десятерых кирасир-брауншвейгцев в пехотные мундиры в расчете на то, что вид бравых парней поднимет дух жениху, а по совместительству и прямому их командиру.

Самые говорливые иностранцы — французы — толпились тесной кучкой. Они без особого дружелюбия поглядывали на торжествующих цесарцев. Брачный альянс был во многом заслугой Вены, и австрийский посланник маркиз Бота цвел и пахнул, не догадываясь, что при любом раскладе Россия будет сама определять, что ей интересно, а что нет.

Краем глаза я заметил, как де Бресси шепчет что-то на ухо высокому худому мужчине в роскошных одеждах. Властный вид, особая манера держаться выдавала в нем большого начальника среди галдящей французской братии. Вне всяких сомнений, так вести себя мог лишь маркиз де ла Шетарди. Не знаю, что ему наговорил кавалер де Бресси, но посланник явно был заинтригован.

Увидев его заинтересованный взгляд, я в знак приветствия слегка приподнял за козырек парадную каску. Маркиз улыбнулся, слегка растянув кончики губ, и склонил голову аж на целый сантиметр.

Подъехал скромный экипаж, из него легко выскочил Антон Ульрих. С принцем было всего несколько человек свиты, включая адъютанта Геймбурга. Все — исключительно в кирасирских мундирах. Признаюсь, мне это импонировало. Даже в момент свадьбы принц дал понять, что он в первую очередь военный и лишь во вторую — один из самых влиятельных вельмож.

Жених подошел ко мне, прижал к груди.

— Поздравляю вас, ваше высочество, — сказал я.

Принц выглядел счастливым.

— Спасибо! Как мой Мюнхгаузен? Еще не надоел?

— Никоим образом, ваше высочество. Барон — толковый офицер. Я рад, что он служит под моим подчинением.

— Берегите его, фон Гофен.

— Обязательно, ваше высочество. Сегодня я его даже спасу.

— От чего? — изумился Антон Ульрих.

— От похмелья, головной боли и усталости в ногах, ваше высочество. Я оставляю лейтенанта дежурным. На бал в честь вашей свадьбы он не попадет. Такова служба.

Принц рассмеялся и вошел в церковь.

В великолепных экипажах прибывали первые лица страны: вечно больной Остерман, опасливый Трубецкой, молодцеватый Миних, толстый большеголовый князь Черкасский со скособоченной фигурой в виде латинской «Z». И тут шло состязание, кто кого перещеголяет. Министры стремились обставить свое появление как можно торжественней и необычней. Перед каждой каретой шло не меньше десятка разряженных в великолепные ливреи лакеев. Они важно надували щеки и церемонно вышагивали, к немалому удовольствию собравшихся. Кое-кто на потеху публике выставил еще и ряженых. Вокруг одного экипажа отплясывали два скомороха в черном бархате, который так плотно облегал их тела, что казалось, будто это настоящие негры.

В компании почти двадцати слуг прикатил Карл Бирон — младший сын фаворита.

И вот появились те, кого все ждали: императрица вместе с красавицей невестой в роскошной шубе поверх серебристого платья. В начале торжественного поезда шли сорок восемь лакеев, двенадцать скороходов, двадцать четыре пажа с их наставником, ехавшим верхом. Камергеры, скороходы, лакеи, ведущие лошадей. Обер-шталмейстер, егермейстер. При каждом прислуга в соответствующих нарядах. Унтер-гофмаршал, обер-гофмаршал. Опять же их свита, слуги. Сотни празднично наряженных людей. И карета, запряженная восьмеркой лошадей. В ней лицом друг к другу сидели две Анны — императрица и главная виновница торжества.

Свита цесаревны Елизаветы разместилась в семи каретах. К этим людям я присматривался особенно тщательно. Среди них мог находиться Балагур. Но он пока не омрачал свадьбу. Все шло как по нотам.

Жена Бирона с дочерью, прочие знатные вельможи. Настоящая ярмарка тщеславия.

Публика завороженно следила за прибывающими, горячо комментировала происходящее и разражалась восторженными криками.

Процессия закончилась.

В черных волосах невесты переливались бриллианты, на голове сверкала маленькая корона, инкрустированная драгоценными камнями.

Празднование длилось до позднего вечера. За это время молодожены успели пообедать и принять поздравления. В восемь часов гости прежним порядком поехали во дворец. Только теперь жених и невеста сидели в одном экипаже.

Все, можно расслабиться и отправиться на бал, устроенный в честь свадьбы.

Ноги, уставшие от долгого стояния, гудели, однако душа пела. Тому была уважительная причина: в церкви я успел заметить Настю и перекинуться с ней взглядом. Мы не виделись почти год. По-моему, она обрадовалась моему возвращению.

Я подозвал к себе Мюнхгаузена:

— Вы остаетесь сегодня за старшего офицера. Отведите солдат на полковой двор.

— Слушаюсь, господин майор. — Барон глядел на меня с неприкрытой завистью.

Попасть на бал было его заветной мечтой, но дисциплина остается дисциплиной, несмотря на любые праздники.

Я, не переодеваясь, верховым рванул вслед за праздничным поездом.

Бал был назначен на десять вечера. Если повезет, мне уже сегодня удастся покружить с Настей в танце и перекинуться хотя бы парой слов.

Это был второй бал в моей жизни. Как и в прошлый раз, я ощущал себя чурбаном неотесанным. У сослуживцев по полку в детстве были учителя танцев, имелся хоть какой-то опыт менуэта или кадрили, а я разве что твист сплясать сумел бы, да и тот по рецепту танцкласса из «Кавказской пленницы».

В огромном зале сошлись сотни пар. Гостей набилось как сельдей в бочке. Женщины в шелках и кружевах, мужчины в военных мундирах или штатском. Длинные старомодные парики времен ассамблей Петра Первого, пропахшие нафталином, у чиновников преклонных лет. «Новоманерные» белые — в пудре, с завитушками буклей, с черными косицами — у гражданской молодежи.