Свою невесту я все же нашел. Нет, если быть честным, это Настя разыскала меня.

Она неслышно подкралась со спины. Нежные ручки закрыли мои глаза.

— Настя! — отгадал я и получил в награду поцелуй.

А потом она обиженно нахмурила лобик и надула щечки:

— Вы плохой!

— Я плохой?

— Не повторяйте за мной, вы же не попугай. Если дама говорит, что вы плохой, значит, так оно и есть.

— А плохой хотя бы может узнать, почему он плохой?

— Потому что совсем забыл меня.

— Забыл? Что ты говоришь — я тебя почти каждую ночь во сне видел!

Девушка приняла шутливые слова за чистую монету. Она заулыбалась и сменила гнев на милость.

Мне стало стыдно. Я прижал ее к себе и поцеловал. Она с охотой подставила губки, потянулась ко мне всем телом. Чувство любви и нежности затопило меня с головой. Я понял, что ради Насти готов пойти на любую жертву. Хотелось так много сказать ей.

— Прости меня, пожалуйста, — попросил я. — Я обязательно стану хорошим. Ты еще будешь гордиться мной.

— Я и так горжусь тобой, Дитрих. Ты стал героем, о тебе много писали и говорили. Еще я знаю, что ты был ранен, когда спасал принца. Миленький, тебе было больно?

— Самую чуточку. Все прошло, я выздоровел и вернулся в столицу ради тебя. Когда и мы с тобой повенчаемся?

Настя потупилась, склонила прелестную головку:

— Папенька изволили приезжать в Петербург. Были очень недовольны, ругались.

— Не расстраивайся, любимая. Я все улажу. Ты моя суженая. Сама императрица так решила. Твой отец не сможет ничего поделать.

На глазах Насти выступили слезы.

— Я не могу выйти замуж без папенькиного благословения.

— Он обязательно благословит нас. Вот увидишь. Ты веришь мне, солнышко?

— Я тебе верю, милый.

Я подхватил ее на руки, поднял и закружил. Она довольно смеялась и легонько била меня по спине кулачками. И почему-то в этот момент мне вспомнилась одинокая женщина, доживавшая свой век на маленькой мызе под Митавой. Мать настоящего Дитриха.

— Знаешь, солнышко, я очень хочу познакомить тебя с моей мамой. Она тебе обязательно понравится, — воскликнул я, раздираемый противоречивыми чувствами: счастьем оттого, что мы вместе, и болью за ту несчастную.

— Я тоже хочу с ней познакомиться. Твоя мать должна быть необыкновенной женщиной, раз у нее такой сын, — сказала Настя, когда я опустил ее на пол.

По глазам чувствовалось, что она абсолютно искренна.

— Она действительно необыкновенная. А я… Я обычный.

— Дурашка. — Девушка встала на цыпочки, легонько прихватила маленькими зубками мочку моего уха и, отпустив, горячо прошептала: — Ты у меня самый лучший.

Мы влились в праздничную кадриль. Счастливая Настя радостно щебетала, порхала как бабочка. Я пытался повторять ее движения, потом, сдавшись, стал танцевать как умел.

Гостей позвали за стол. Мне повезло: дворцовый распорядитель уготовил для меня место практически напротив Насти. Мы радостно переглянулись.

Тихо заиграла музыка. Лакеи в дворцовых ливреях убрали легкие банкетные закуски, стали разносить горячие блюда.

Первый тост был за здравие императрицы. Сотни людей громогласно прокричали:

— Виват матушке Анне Иоанновне!

Та улыбалась и благосклонно кивала. Я вдруг подумал: почему бы не подойти к ней под благовидным предлогом и не испросить, как положено, руки Насти? Тем более, что момент удачный — Анна Иоанновна в хорошем расположении духа, ко мне вроде бы испытывает определенную симпатию, как к верному и надежному человеку. Да и столько свидетелей вокруг — обратного хода для боярина Тишкова не будет. Никуда он не денется, смирится с монаршей волей, даст нам свое благословение.

Я даже заерзал на стуле от нетерпения. Захотелось обратить на себя внимание, изложить императрице просьбу и решить раз и навсегда проблему.

В зале появился разгоряченный, краснощекий курьер. Он отыскал глазами Остермана и решительно направился к нему. Министр отложил в сторону вилку с ножиком, вытер губы белоснежной салфеткой. Курьер негромко заговорил. С каждым его словом атмосфера начинала наэлектризовываться. Напряжение росло.

Выслушав до конца, Остерман с помощью супруги приподнялся из-за стола, выпрямился во весь невеликий рост:

— Матушка императрица, беда у нас. Бестужев из Стекольны депешу шлет. Свеи войну с нами зачинают. Войска к готовности привели. Со дня на день супротив нас выступят.

Миних вскочил, зацепив рукой посуду. Попадали графины, дорогие фарфоровые чаши, вдребезги разлетелись тончайшей работы бокалы.

— Ваше величество, повелите мне свеев опередить, в бой с ними ринуться. С моими молодцами я их в лепешку раскатаю. Весь паркет во дворце вашем свейскими знаменами выложу.

Императрица задумалась, с надеждой произнесла:

— Погоди, не спеши, фельмаршал. Может, ошибка приключилась? Нам посол французский говорил, что его король всяческими посулами удерживает свеев от необдуманного выступления. Маркиз Шетарди, скажите, правда то, что нам Бестужев отписал?

Француз развел руками:

— Ваше величество, для меня самого это явилось прискорбной новостью. Вероятно, вышло какое-то недоразумение. Я могу сей же миг запросить кабинет кардинала де Флери. Уверен, он сумеет разубедить вас делать столь скоропалительные выводы. Моя страна заинтересована только в мире по всей Европе.

— Увы, матушка, не врет Бестужев, — высказался со своего места Ушаков. — Людишки доверенные из свейского парламента давно мне о сих намерениях докладали, а я о том вашему величеству обговаривал. А ты, маркиз, — обратился он к французскому посланнику, — не вертись как уж на сковородке. Постыдился бы! Знамо нам, сколько золота галльского в кубышку свейскую насыпано было. Тут вы об одном говорите, а в Стекольне другими речами рассыпаетесь.

Шетарди благоразумно заткнулся и не стал дальше развивать эту тему.

Взбешенный Миних от души врезал кулаком по столу:

— Война так война! Ежели свеи никаких резонов не понимают, чего их жалеть?! Возьмем в укорот. Чай, не впервой бить их будем. Петр Великий их побивал, знать, и наш черед подошел.

— Раз вы, министры мои, так полагаете, то и мне не следует от вести сей руками отмахиваться. Повелеваю по случаю сему военный совет собрать да принять на нем диспозицию кампании, а во главе совета быть фельмаршалу Миниху. Пущай лупит супостата в хвост и гриву! — Закончив говорить, Анна Иоанновна устало откинулась на спинку.

Мысль просить в этот день руки Насти Тишковой однозначно была неудачной.

То, что не удалось Балагуру, смогли сделать шведы. Они безнадежно испортили свадьбу принца и Анны Леопольдовны.