Вылечилась. По крайней мере, Тэссе так казалось. А самое главное, совершенно позабыла о Сагроне — он не показывался на глаза, не давал о себе знать, а значит, не желал иметь с нею никакого дела. Воспоминания больно обжигали этой странной цепочкой поцелуев-ожогов на груди, но Котэсса была ему не девушкой, не женой, а просто случайной проклявшей, так что и это поспешно выбросила из головы. Ну, или думала, что выбросила, искренне надеялась на это, но окончательно позабыть всё-таки не смогла.

Элеанор о нём больше не напоминала. Она с головой ушла в диссертацию, постоянно бежала куда-то, почти не разговаривала ни с кем, даже с собственной матерью, да и дома появлялась только для того, чтобы поспешно съесть ужин и лечь спать, а утром — глотнуть всё то, что предложили на завтрак, и вновь быстро умчаться в университет. Где она обедала, было тем ещё вопросом, но госпожа Хелена, наверное, привыкла к подобному поведению своей дочери и его уже не задавала. Успокоилась, смирилась, выбросила из головы? Это уже тоже не имело никакого значения.

Но в последние дни профессор Ольи всё мрачнела и мрачнела. Казалось, её что-то тяготило, и Котэсса никак не могла понять — её ли присутствие тому виной? А может, что-то вновь произошло в университете, просто госпожа Хелена предпочитает не делиться подробностями со всеми вокруг? Не осветляет всех проблем, которые встречаются в НУМе?

…Элеанор вновь не было дома — работала, сказала, что будет поздно. Профессор Ольи сидела на столом, подбивала какие-то сметы, что-то определяла для университета и с каждым мгновением всё больше и больше мрачнела.

— Завтра вечером, — нарушила она тишину, воцарившуюся на кухне, — возвращается мой благоверный.

Последнее слово было произнесено с таким оттенком недовольства и презрения, будто б Хелена мысленно была готова пожелать супругу всего, что угодно, только не всех благ. Элеанор говорила, конечно, что родители не ладили, и Сагрон предупреждал о странных предпочтениях господина Ольи, но Котэсса надеялась на то, что сможет разобраться с общежитием как-то до того момента, как он вернётся. Одна беда — в общежитии её банально послали куда подальше, а Хелена сказала, что можно оставаться практически до осени. Может быть, не учла фактор своего мужа, об этом девушке судить было трудно. Или специально? Предпочитала игнорировать его и закрывать глаза на всё, что может? Достаточно доверяла Тэссе?

Ответить она не могла. По крайней мере, не без разговора с профессором Ольи, а этого себе Котэсса не позволяла.

— Мне стоит, — начала неуверенно она, — подыскать себе другое жильё… Я и так задержалась у вас в гостях…

— Не выдумывай, — отмахнулась Хелена. — Все мы — сотрудницы одного университета, а в НУМе принято помогать ближним. Литория — та ещё стерва, запрягла тебя на всё лето, а не озаботилась о жилье. В любом случае, у нас большой дом. Ты ведь живёшь в гостевой комнате, её никто не занимает, даже если мой благоверный находится дома, — она упорно не называла его мужем или хотя бы по имени. В этом слове, в намёке на верность, таилось что-то такое злое, возмущённое, что может быть исключительно в словах оскорблённой женщины, красивой, ещё молодой, умной, но страдающей от беспорядочных измен супруга. — К тому же, в отличие от меня и Элеанор, ты неплохо готовишь.

С этим Тэсса уж точно была не совсем согласна — готовила она плохо. Супы получались безвкусными, салаты — криво нарезанными, мясо готовилось на магическом огне непомерно долго, а самое главное, вместо "томиться в горшке" у неё обычно получалось "томиться во всём доме" — волшебство срывалось с крючка. Конечно, контролировать магию трудно даже опытному колдуну. Котэсса знала, что в плане боевых заклинаний в группе у неё не было равных, но на уровне бытовой — нет. Потому что специальность, в конце концов, у неё ни к целительству, ни к кулинарии не имела никакого отношения. Но народ есть народ, у математика они не потребуют знания медицины, а вот маг, на кого б он ни учился, должен уметь абсолютно всё.

— Я отвратительно готовлю, — отметила она. — И получается съедобно только потому, что у вас хорошие продукты.

— Не принижай себя, — отмахнулась Хелена. — Продукты у нас самые обычные, а если там и начертаны какие-то названия вычурными буквами, то я бы на твоём месте им попросту не верила. В конце концов, этикетки обычно лгут не меньше, чем люди… Не суть. Просто постарайся не приближаться к моему супругу. Не то чтобы я ревновала, — женщина улыбнулась так мягко и нежно, что Котэсса внезапно позавидовала Элеанор, — но мне б не хотелось, чтобы он трепал нервы ещё и тебе. Верности от таких мужчин не жди. Кстати… Сагрон не показывался в университете?

— Нет, госпожа профессор, — по привычке отозвалась Арко. — Но ведь у него отпуск. С чего б ему быть в университете?

Разумеется, Ольи прекрасно знала о проклятии. Знала о том, что изучала её дочь. Но распространяться об этом Котэссе не хотелось — ей подумалось, что всё то, что случилось после произнесения ритуальной фразы, уже исключительно её с Сагроном дело, а значит, посторонние не должны догадываться о том, как и что проходит в его жизни.

Она иногда думала о том, что проклятье на нём, предположительно, разыгралось не на шутку, но старательно отгоняла от себя эти мысли и раз за разом повторяла, что ей нет никакого дела до того, как он себя чувствует. Сам виноват. Сколько девушек рыдало долгими зимними и короткими летними ночами о нём? Сколько у неё однокурсниц вздыхало по "тому преподу", как они привычно выражались? На деле, Котэсса никогда не считала — но одной только просьбы поделиться на денёк статусом старосты, чтобы именно она, избранная в собственных глазах девица, отнесла на подпись Сагрону эти бумажки?

Арко было просто смешно. Делиться статусом она не стала, прогнала всех, как одну, уверенно ответив, что им нечего делать с официальными бумагами в руках. Не то чтобы она получила большое удовольствие от того, что сама ловила Сагрона по университету и всучила ему ручку или перо, трудно вспомнить, что конкретно, но зато была совершенно уверена в том, что никаких ошибок не допустили. А это, надо сказать, радовало невообразимо.

Мясо на сей раз сжалилось — и сжарилось. Вкусное, по крайней мере, на вид, оно источало великолепные ароматы, и Хелена, не особый фанатик хорошо покушать, если честно, подалась даже вперёд и мягко улыбнулась.

— Ты большая молодец, — промолвила она. — Конечно, жить в общежитии для студента, наверное, удобнее, но если была б такая возможность — я б оставила тебя у нас дома насовсем!

— Ну, это неудобно… — улыбнулась Котэсса. — Я ведь вам, в конце концов, могу мешать, и…

— И что? Отобьёшь у Элеанор несуществующих женихов? — хмыкнула Хелена. — Не морочь мне голову лишним смущением. Тут нет ничего такого, что ты могла бы испортить. А умную волшебницу приятно иметь в любом доме.

Тётушка к Котэссе так не относилась. В профессоре Ольи было что-то определённо тёплое, мягкое, но в тот же момент строгое. О такой матери, если честно, кто угодно мог только мечтать, и Элеанор невообразимо повезло. У самой Тэссы мама была забитой деревенской женщиной, и хотя плохо выражаться о той, кто тебя родил, не было принято, на самом деле она многое бы отдала, если б могла хоть немного изменить собственную родню. Например, отобрать у них это жуткое потребительское отношение к ней самой, заставить смотреть на дочь как на что-то живое, чувствующее, а не как на отменное средство дохода.