У этих людей нет никакой фантастической онтологии, рисующей любую гору живым организмом с процессами пищеварения, как у лам, людей или коз. Данное сверхъестественное представление приписывает обладание некоторыми физиологическими признаками лишь этой горе. Другие горы – такие же неодушевленные природные объекты, как скалы и реки, это подразумевается в Андах, как и во всем остальном мире, в буквальном смысле по умолчанию. И потому представление об одной горе как обладательнице физиологии привлекает внимание лишь в силу противоречия интуитивному знанию.

Животное любого вида в наших интуитивных категориях принадлежит лишь к своему виду. Внешними различиями наша интуиция пренебрегает. В частности, любой человек (даже маленький ребенок) интуитивно догадывается, что все представители вида внутри устроены одинаково: и у всех коров внутренности одинаковы, и у всех жирафов тоже. Нарушение этого принципа в представлениях о сверхъестественном встречается часто – не только в религиозных, но и в мифологических и сказочных. В шумерском «Эпосе о Гильгамеше» друг и соратник главного героя Энкиду – наполовину человек, наполовину животное. У некоторых героев эпоса народа фанг железный желудок и печень, что делает их неуязвимыми. К этой же категории относится еще один, возможно, более знакомый пример из области религии – концепция женщины, родившей ребенка без полового акта с мужчиной: один и тот же вид (женщина такой же человек, как и другие), но противоестественная физиологическая особенность (воспроизводство отличным от остальных представителей вида способом).

У фанг считается, что у некоторых людей есть внутренний орган под названием эвур, наделяющий их талантом в начинаниях, выходящих за рамки повседневной бытовой деятельности. Выдающееся красноречие, деловая хватка, умение выращивать особенно обильный урожай – все это благодаря эвуру. В представлении фанг это небольшой дополнительный орган, расположенный где-то в желудке. При рождении он либо есть у человека, либо нет, но установить это доподлинно затруднительно. Как эвур себя проявит, зависит от внешних обстоятельств, поэтому наличием дополнительного органа объясняются как положительные события и качества обладателя (талант или обаяние), так и отрицательные. Болезни и невзгоды в большинстве случаев связываются с эвуром. Некоторые обладатели эвура якобы покушаются незримо на других людей, пьют их кровь и насылают на жертву несчастья, болезни и даже смерть. Мало найдется преуспевших людей, которых не подозревают в подобных колдовских покушениях с целью завладеть чужим талантом или богатством.

Представление об эвуре согласуется с одними интуитивными ожиданиями, связанными с биологией, и противоречит другим. Оно интуитивно в том, что мы регулярно строим допущения по поводу скрытых внутренних свойств животных. Тигры агрессивны, а куры – нет, тигрицы рождают детенышей, куры несут яйца. И происходит это вне зависимости от условий обитания или питания. Мы предполагаем, что очевидные различия в наблюдаемом поведении вызваны внутренними различиями, устройством этих животных. С другой стороны, мы не предполагаем таких кардинальных различий между представителями одного вида. Все тигры и все куры предположительно имеют одно и то же внутреннее строение (за исключение половых органов). И вот тут – в допущении, что у некоторых людей набор внутренних органов может отличаться, – понятие эвура идет вразрез с интуицией.

Значимость и постоянство принадлежности к виду (трубкозубом родился – трубкозубом помрешь) – это естественное интуитивное предположение. Поэтому неудивительно, что к числу распространенных сверхъестественных механизмов относятся метаморфозы. Люди превращаются в животных, животные – в горы или скалы и т. п. И снова эти представления иллюстрируют, насколько сильнее, чем нам кажется, структурировано представление о сверхъестественном. Во-первых, обратите внимание, что преображение, как правило, совершается не полностью. То есть принц, «превратившийся в лягушку», не становится лягушкой в буквальном смысле – иначе тут и сказке конец. Такая лягушка вела бы свою привычную лягушачью жизнь, что замечательно, но сюжетного интереса не представляет. Читателю или слушателю в таких сказках интересно другое – сознание принца, заключенное в лягушачьем теле, что резко меняет дело.

Во-вторых, сам по себе выбор вида или рода ограничен интуитивной онтологией. Психологи Франк Кил и Майкл Келли, перелопатив большой массив мифологического и фольклорного материала, запротоколировали, что превращается во что и как часто. Из результатов видно, что большинство мифических метаморфоз происходят между близкими онтологическими категориями. Люди превращаются в животных гораздо чаще, чем в растения, причем в большинстве случаев в млекопитающих и птиц, а не в насекомых и бактерии. Животные превращаются в других животных и растения гораздо чаще, чем в неподвижные природные объекты. В предметы и люди, и животные превращаются редко. Хорошо, а какие онтологические категории считаются «близкими»? Те, у которых пересекаются умозаключения. Превращать принца в лягушку логично, потому что лягушки – одушевленные, могут скакать, куда захотят, у них есть цели и намерения и т. д. Поэтому насчет превращенного в животное персонажа можно продолжать делать всевозможные умозаключения. Можно утверждать, что он знает о возможности спасения его принцессой, надеется встретить ее, пытается ее поцеловать и т. д. Если бы принца превратили в комнатную герань, вообразить все это было бы гораздо труднее, а если в карбюратор, то и вовсе проблематично.[18]

Эти две характеристики – превращение бывает неполным и в нем задействуются близкие категории – взаимосвязаны. Обе сохраняют источник умозаключений. Разумеется, никто не просчитывает эффект от онтологического выбора заранее. Просто интуитивные предположения либо дают богатый урожай умозаключений, либо нет – и сказка либо получается интересной, либо нет.

Должен сказать, что понятие метаморфозы, как я успел убедиться, применительно к этой теории сверхъестественного иногда вызывает недоумение. «Ну как же! – говорят мне. – Почему это метаморфозы вдруг классифицируются как противоестественное? Они ведь происходят на самом деле! Гусеница превращается в бабочку. Это естественный процесс». Именно поэтому важно четко понимать, о чем мы сейчас ведем речь. Интуитивные онтологические категории и принципы не всегда представляют собой точное и истинное отражение происходящего в окружающей среде. Это всего лишь наши интуитивные предположения, не более того. Превращение гусеницы в бабочку, если считать их разными видами, нарушает принцип неизменности вида. Разумеется, можно уладить дело, рассматривая гусеницу и бабочку как представителей одного вида на разных стадиях довольно уникального процесса развития и роста. Однако это идет вразрез с интуитивным представлением о процессе. Итогом роста мы ожидаем увидеть укрупнение и усложнение изначального телосложения, а не два разных вида живых организмов, совершенно функциональных, но каждый по-своему, как в случае гусеницы и бабочки. Словом, естественная метаморфоза такого рода, как бы вы ее ни обставляли, является противоестественной именно в том смысле, который я обозначил выше, то есть она нарушает интуитивные, закладывающиеся на раннем этапе ожидания от онтологической категории ЖИВОТНОЕ. В живой природе еще много аспектов, идущих вразрез с нашими интуитивными биологическими предположениями.