— И зачем вы это рассказываете? — спросил Корсаков.

— Затем, чтобы вы понимали, что подделка — дело выгодное, значит, распространенное. Ведь Куяу подделал материалы, очевидцев которых тогда, в начале восьмидесятых, было еще много миллионов в разных странах. А мы с вами вели речь о рукописях, которым сотни лет! Сотни лет! Кто будет устанавливать подлинность?!

Голос Сутормина выдавал озабоченность и взволнованность, и Корсаков невольно подсказал:

— Ну, как — кто? Есть же эксперты.

— Эксперты, эксперты, — повторил Сутормин. — Ну, естественно, эксперты.

Он помолчал, будто решая какую-то задачку, потом предложил:

— Вот, судите сами, мой дорогой Игорь: вы много слышали о скандалах в мире, например, легкой атлетики? Не о скандалах с допингом — это понятно. Можете себе представить, что атлет выиграл забег, а ему говорят: бег твой эксперты оценили как некрасивый, потому и победу мы отдаем не тебе, а тому, кто пришел третьим? Правильно, не можете! Ни один судья в здравом рассудке на такое не отважится: не из-за высоких нравственных принципов, а потому, что никакие нормы относительно красоты или правильности бега в определении победителя не учитываются. Их просто нет! А теперь вспомните, как много скандалов в соревнованиях, например по фигурному катанию. Помните, у наших на Олимпиаде хотели медали отнять?! А почему это возможно?

Сутормин выдержал паузу и дождался-таки своего: ответил Корсаков:

— Неопределенность критериев?

— Именно! — воскликнул антиквар довольно и с воодушевлением. — Крошка сын к отцу пришел и спросила кроха: «Что такое хорошо, и что такое плохо?» Помните, как окольно папаша отвечает? Это вам не УК — от трех до семи — тут точности нет.

— То есть… вы не можете гарантировать подлинность бумаг?

Сутормин вздохнул обреченно:

— Никто не может гарантировать! Никто, кроме человека, лично присутствовавшего сотни лет назад при создании данного свитка, при условии, что человек дожил до наших дней, стоит перед вами и вы ему стопроцентно доверяете…

Пока Корсаков одевался в прихожей, Сутормин с кем-то быстро поговорил по телефону и тоже потянулся за пальто.

На молчаливый вопрос Корсакова он ответил:

— Нехорошо как-то получится, если я вас не передам одному из тех самых экспертов, которые видели рукописи. Кстати, как раз Афонин высказывал много замечаний, даже сомневался в подлинности артефактов. Он сейчас за городом, но скоро подъедет за вами, присаживайтесь.

— Вы меня извините, но мне надо все обдумать, и к новой встрече подготовиться, — отказался Корсаков.

— Ну, да, верно, — сразу же согласился Сутормин. — Вы сейчас выйдете из дома, повернете направо, там есть кафе, посидите немного, а он подъедет туда. Я ему, если позволите, ваш номер назову, хорошо? Вы с ним все и обсудите. Если что — звоните I

Выйдя на улицу, машины с людьми Азизова Корсаков не обнаружил, но это его не встревожило. Скорее наоборот: надо все обдумать, а в таком деле компаньоны — помеха. Потому и звонить Суровикину он не стал. В конце концов, не отчитываться же за каждый шаг!

Игорь зашел в кафе, упомянутое Суторминым, взял кофе, пирожное, устроился за столиком, закурил.

Заведение, видимо, было популярно у молодежи: то и дело входили и выходили небольшие компании, здоровались, перетекали друг в друга, обсуждали что-то интересное всем.

Неожиданно Корсакову показалось, что в углу он заметил Марину Айрапетян. Девушка проходила практику в газете «Бытовой анализ», где работал и Корсаков, и перед самым Новым годом устроила пирушку по поводу ее окончания.

Папа Марины слыл человеком богатым, увлечение дочери журналистикой не поощрял, но, будучи любящим отцом, чадо баловал, как только мог.

На вечеринке, выпив лишнего, Марина осмелела и призналась Корсакову, что уже давно мечтает о нем как о «своем мужчине». Зная устаревшие, но суровые нравы армянских отцов, Игорь обращался с Маржой, как с капризной девочкой, стараясь, не дай бог, не оказаться с ней наедине. В какой-то момент ему повезло — и он смог позорно, но незаметно улизнуть, сохранив статус-кво в отношениях с Мариной.

И, вот, сейчас ему показалось, что он видит Марину. Впрочем, заблуждение возникло из-за черного мужского пуховика, который носила девушка, контрастно подчеркивая свою изящность и чувство стиля.

Точно такой же пуховик красовался и на девице, сидевшей в углу с друзьями, только это, к счастью, оказалась не Марина.

Гул, порожденный непрестанными разговорами, создавал иллюзию веселости и Корсаков почувствовал приятную расслабленность. Кофе ему показался отличным, он взял еще чашку и снова закурил.

Обдумать следовало многое, времени на это понадобится тьма, и спешка тут не к месту: узнал он за эти четыре дня массу, излишне имелось в ней повторений, но еще больше в повторениях и наслоениях зияло пустот и загадок. Иногда Игорю казалось, что его намеренно водят за нос, подталкивая к какой-то тропинке, свернув на которую он непременно зайдет «не в ту степь».

Если поверить во все, что ему удалось накопать и постараться хоть как-то систематизировать полученные сведения, то картина складывается увлекательная, хотя и туманная.

Итак, задолго до революции в Санкт-Петербурге — столице Российской империи — появляются «тибетские рукописи», будем называть их так, решил Игорь. Появились они не сами по себе, вместе с ними там оказались люди, прибывшие с Востока, старавшиеся овладеть этими раритетами. Возможно, они хотели вернуть то, что было у них отобрано силой или хитростью.

Так или ішаче, люди эти включились в политическую жизнь столицы, то есть, по существу, всей империи. Имя Бадмаева Корсаков слышал и раньше, и сведения эти, в общем-то, не противоречили тому, что стало известно Игорю только сейчас. Значит, скорее всего история о Цыбикжапове — тоже не выдумка в чистом виде. И, следовательно, участие «тибетцев» в событиях семнадцатого года вполне возможно.

Предположим, «тибетцы» Цыбикжапова искали какие-то древние рукописи, предположим, в них содержались какие-то знания, собираемые веками в роду целителей или колдунов. Если «тибетцы» сыграли такую важную роль в победе большевиков, то почему им не были отданы эти артефакты?

Ну, лечили бы они своих соплеменников где-нибудь «по диким степям Забайкалья»! Ну, шаманили бы, или, как там у них это называется? Советской власти-то велик ущерб? Ведь призывала же она на помощь самых настоящих буржуев, вроде «товарища Арманда Хаммера»! Американец Хаммер вагонами вывозил с ведома власти произведения искусства, драгоценности и золото — и не рухнули же Советы? А от тибетских шаманов вдруг рухнули бы?!

Нестыковка. Даже, если верить в рассказы, которые повторяли, споря в мелочах, и Гридас, и Льгов, и Сутормин, ничего «тибетцы» ни в Питере, ни вообще в России не получили. Вместо этого туда, на Восток, в поисках «космического знания» двинули чекисты и вывозили все новые и новые древности, как, например, фамильные документы Гомбоевых!