— А дальше я не знаю. Дальше мы отправились в разведку.

Немного помолчали. Первой не выдержала царевна.

— Долго еще идти?

— За тем поворотом откроется Мавкино болото. Ты узнаешь его по низкорослым кустам. Нам правее…

Луна оглянулась. Лоза стал чуть ближе. Видимо, прибавил шаг.

«Почему он без плаща? Холодно же…».

Мавкино болото гляделось пустырем, на котором то тут, то там росли чахлые деревца и низкорослый кустарник. Припорошенное снегом оно казалось мирным, и лишь кроваво-красные ягоды на колючих кустах вносили ноту тревожности — словно какой-то великан окропил нетронутую белизну кровью.

— Шиповник?

— Неа, — Змей потянул за рукав. А Луна даже не заметила, что остановилась. — Ведьмины дички. Яблочки величиной с ноготь. Говорят, они сладкие-пресладкие, но от них сначала в сон тянет, а потом вдруг обнаруживаешь себя в шкуре мавки.

— Прям так-таки мавки? — царевна прищурила глаза. Уж больно познания Змея напоминали плохо слепленную сказку. — По-твоему выходит, что даже мужчины превращаются в мавок? Съел яблочко и на тебе рыбий хвост?

— Не, зачем нам рыбий хвост? Мужчины завсегда остаются мужчинами, — Змей даже как-то ростом выше стал. Плечи расправил. — Нами мавки утешаются. Ну, ты понимаешь, любовь и всякие такие нежности.

Луна сморщила нос, не веря ни слову. Хряк печально вздохнул. Конец его мужской истории оказался не таким радужным, как начало.

— А как наиграются, съедают.

— Байки все это. Меня нянька нечистью с детства пугала, а потому я ни в мавок не верю, ни в кровососов, ни в оборотней.

— Не веришь?! — Змей аж задохнулся и, не зная, как доказать, решил брать очевидным. — А разве тебе никто не рассказывал, что эта самая нечисть по ночам в монастырские ворота скребется?

— Я сейчас умру от твоей наивности! Да нас просто запугивают, чтобы мы не вздумали бежать! Ага, как же! Встречающая меня Даруня на старого вояку с бородой лопатой все указывала да шептала, мол, он призван монастырь от страшных напастей защищать. Только неувязочка вышла: ворота закрыли, ту самую нечисть боясь, а моего возницу снаружи оставили. Кушай, нечисть, человечка, не подавись.

— А ты бы спросила, почему они так с возницей поступили? — уверенности в голосе Рыжего Свина уже не было.

— И спросила. Сказали, он бывалый, в деревне перегодит. Только как до той деревни живым добраться, если ночь на дворе, и нечисть под каждым кустом сидит? — царевна сама не ожидала, что так распалится. Просто не любила, чтобы о ней, как о дурочке думали. — Сам-то ты хоть раз слышал, чтобы кто-то в ворота скребся?

— Дык наши спальни от первой стены далеко… Неужели и вправду пугают? — обескураженный Змей обернулся на Лозу, который оказался уже в десятке шагов от них. — А зачем тогда этого приставили, если опасности никакой нет?

— Говорю же, боятся, что мы сбежим. Хотя куда бежать-то зимой…

— И то верно.

Стелла ни за что не подумала бы, что место, куда они вышли, кладбище. Небольшая круглая поляна, отделенная от Мавкиного болота рядком невысоких деревьев, давно позабывших, что такое зеленая листва, больше напоминала загон для скота. Воткнутые в землю жерди с кое-как привязанными к ним перекладинами, замыкались такими же неказистыми воротами, которые открывались простым снятием петли. Ни надгробий, ни колышков с указанием имен. Даже сами могилы под пушистым снегом, шедшим всю прошлую ночь, различались с трудом.

Змей топтался в нерешительности, словно боялся зайти за ограду. Молчаливый Лоза пошел по кругу, внимательно всматриваясь в следы, которые оставили дикие звери и птицы. Луна, частенько бывавшая с деревенскими друзьями в лесу, смогла различить цепочки лисьих и вороньих лап.

— Кар! — шум крыльев и на перекладину села довольно упитанная ворона. Или это она от холода так нахохлилась?

Царевна поежилась. На открытом месте было более зябко, чем в лесу, где пушистые елки оберегали от ветра.

— Что? — спросила она явно пребывающего в растерянности Змея.

На это «что» обернулся Лоза.

— Здесь как-то все иначе выглядит, чем два месяца назад. Будто кто-то огромный могильные холмики в землю втоптал.

Его тревога моментально передалась спутнице. В голове зазвенело и Луна, чтобы убрать раздражающий звон, сглотнула.

— Может, их просто снегом присыпало? — голос ее оказался непривычно высок. — Он всегда все впадины-холмики выравнивает.

— Да. Конечно. Бояться нечего. Это просто снег, — рыжий старался убедить себя. Но рубленные фразы возымели обратное действие. Захотелось убежать.

— Кар!

Луна и Змей завизжали одновременно. Лоза с той стороны поляны укоризненно покачал головой.

Рыжий Свин выдохнул и полез рукой куда-то под плащ. На свет появилась красная роза. Ее лепестки смялись, но в этом виделась какая-то особая, щемящая нежность цветка. Змея потряхивало, отчего полураскрывшийся бутон тоже мелко дрожал.

— Ты где взял розу? — спросила Луна, не в силах отвести взгляд от контрастной красоты. Белый снег и красные, точно кровь, лепестки.

— В оранжерее. Я потом покажу. Как-нибудь. Там Искра работает. Она разрешила, — последняя фраза предназначалась Лозе, который не спускал глаз с трясущегося Змея.

Рыжий сделал несколько неуверенных шагов к центру «загона», опустился на колени, положил цветок на снег. Обернулся на Луну, которая, подойдя ближе, ободряюще улыбнулась. Прочистил горло и запел.

Пел неумеючи, сбиваясь в дыхании, не дотягивая гласные, но так проникновенно, что даже не зная родного языка товарища, где шипящие звуки преобладали над остальными, Луна поняла — он прощается с погибшими братьями и отпускает их души туда, где они могут свободно поле… полежать среди облаков.

Как только песнь закончилась, Змей дернулся.

— Ты слышала?

— Что? — не поняла царевна.

— Меня кто-то позвал, — он поднял палец вверх. — Вот опять…

— Шел-л-л-ль… — донесся шепот из-за спины.

Стелла оглянулась, поискала глазами, но вокруг были лишь ели, ветвями которых шевелил усиливающийся ветер.

Ворон, что продолжал сидеть на перекладине, вдруг взмахнул крыльями и шумно полетел в сторону болота.

— Эт-т-то ветер, — попыталась убедить себя и друга Луна. — Видишь…

— Шел-л-ль…

Рыжий поднялся на ноги. К штанам прилип подтаявший снег. Царевне вдруг подумалось, как холодно, должно быть, стоять на коленях в снегу. А теперь еще ветер треплет плохо завязанный плащ, отчего Змея крупно трясет. Потому и мерещится ему всякое. Вот если бы кто на самом деле позвал, то они услышали бы «Змей!», а тут какое-то шипение «ше-е-е».