– Если не растаяли…

– Что? Ах да… Лед-то на реке еще крепок?

– Да крепок покуда… Однако ж – не везде. Ну да мы осторожненько будем.

– Тогда поезжайте, а мы с Авраамом – в усадьбу. Встретимся у Почудова.

Распугивая криками прохожих, облаченные в тегилеи конные ратники выскочили со двора Ивана Раничева и налетом понеслись к Ордынским воротам. Выехав вслед за ними, Иван с дьяком повернули налево и, проехав мимо церкви, углубились в грязные закоулки посада. Захрипели, проваливаясь в лужи по самое брюхо, кони, сапоги всадников и полы однорядок покрылись сочной коричневой грязью. Недаром апрель месяц еще грязником прозывали. Вот близ городской стены с прохаживающимися на забороле стражниками показались осиротевшие хоромы опального воеводы. Покосившие воротца, давно не чиненный частокол, горницы на высокой подклети, сени. Тут же, под одной крышей, амбар и хлев с мычащей живностью. По двору, суетясь, бегали слуги. Интересно, рядовичи они иль холопы? И кто воеводе наследник, ежели, не дай Бог, погиб? Да нет, похоже, у Панфила наследников, супружница давно померла, дети сгинули в сечах. Одиноко жил воевода, одна вот отрада – Евдокся. Она и наследница. А ежели не найдется – князь Олег Иваныч и усадебку бесхозную и землицу с большим удовольствием в казну заберет, в черные земли.

Какой-то услужливый парень, узнав Раничева, проворно распахнул ворота. Спешившись, Иван бросил ему поводья:

– Сенных девок в горницу позови!

Сам поднялся по крыльцу, отворив дверь, уселся на лавку возле изразцовой печки. Рядом присел Авраамка.

Стесняясь, вошли девки – холопки, что длинными летними вечерами сиживали вместе с боярышней в сенях, пряли – оттого и «сенные». Встали у стены скромненько, в рубахах суконненьких, в сарафанах, в повойниках.

– Да вы садитесь, девы, – улыбнулся Иван. – Поведайте-ка, подружки к боярышне заходили?

– Да редко, – ответила одна, круглолицая, румяная, видно сразу – боевая девка, из тех, что парнями как хотят крутят. – Две подружки у боярышни нашей несчастной и было – Настена, Ростислава-боярина дочь, да монашка Ирина.

– И что за монашка?

– Не так и давно она появилась. В церкви с боярышней познакомилась – молились вместе. Нашего-то воеводы икон в ближней церкви нет, да и у боярышни все – в дальней, в той, что у княжьих хором, знаете?

– Знаем. Дальше-то что?

– А на чужие-то иконы молиться невместно, да и следят за тем ревностно, потом будут невесть что говорить… Вот монашка та, Ирина, и присоветовала как-то боярышне на монастырские иконки молиться, они в церкви-то ближней есть, монастырские… Так и познакомились, я как раз тогда в церкви с боярышней нашей была, видела. И стала та Ирина частенько к нам захаживать.

– Так ты ж только что говорила – редко!

– Это Настена, Ростиславова дочь, редко, а Ирина-то почти кажный день. Правда, ненадолго. Заглянет – пошушукаются о чем-то с боярышней, посмеются, и убежит по делам. Ключницей она при обители.

– А при какой обители, не знаешь?

– Так при Ферапонтовой.

– Погоди. – Раничев поморщил лоб. – Там же мужская обитель!

– Нет, друже, права девица, – качнул головой Авраам. – Ферапонтова обитель, и верно, мужская, а вот рядом, верстах в пяти – женская. Заправляет там Василиса-игуменья, хорошая женщина, книжница, и нраву строгого.

– Книжница, говоришь? Так ты с ней знаком?

– Видались.

Раничев еще повыспрашивал сенных девок насчет сватов – те припомнили, что хвастала тем боярышня, как раз вот этой Ирине и хвастала. Вместе еще смеялись.

– А сами-то никому про сватов не рассказывали?

– Не, батюшка, мы ж с усадьбы-то почти что и не выходим.

– Значит, Ирина…

Выехав с усадьбы воеводы Панфила, наскоро перекусили на торгу постными пирогами – уже немного оставалось до Пасхи – да помчались к воротам. Следовало поспешать на встречу в Почудове. Накрапывал дождик, нудный, апрельский, съеживался, чернел снег под ударами капель, да и лед на реке уже потемнел и потрескивал – страшно было ехать. Ну а больше-то как по реке покуда никак – грязны дорожки, вместе с конем утопнешь, не вылезешь.

Так вот и ехали, осторожненько, не провалиться бы в полынью!

У грязной повертки ждал у реки одинокий всадник в стеганом тегилее. Раничев узнал одного из данных ему воинов, помахал рукой. Узнав путников, всадник тоже помахал и громко закричал что-то. Иван с дьяком повернули коней и, подъехав к воину, вслед за ним углубились в лес. На небольшой поляне, средь голых ветвей вербы, их уже поджидал Лукьян. Под копытами его коня разверзлась яма, в которой чуть прикрытые лапником лежали уже поглоданные волками тела. Раничев вздрогнул, узнав боярина Ростислава…

– Из засады стрелами. Всех, – тихо пояснил отрок. – Вели тела в город доставить.

– Доставляйте, – хмуро кивнул Раничев. Взглянул на стрелу, тяжелую, черную, с характерным вытянутым наконечником: – Ордынская…

– Да, степняки, – согласно кивнул Лукьян.

Отправив с трупами шестерых воинов, поехали дальше, внимательно проверяя каждый подозрительный куст.

Значит, ордынцы… Иван вздохнул – пожалуй, это было бы самым простым и самым худшим из вариантов. Однако степняки обычно не являлись таким малым числом, чтобы промышлять засадами на дорогах, действовали многолюдством, облавами – быстро пришли и так же быстро ушли, прихватив с собой добычу, обычно полон – детей и молодых женщин. С чего бы им нападать из засад? Хотя, оно конечно, случалось всякое. Однако как же тогда воевода Панфил впустил к себе ордынцев? Странно все это… Запутанно как-то, непонятно, ордынцы проще действуют.

К женскому монастырю подъехали на следующий день, утром. Ночевали в Обидове, у именитого вотчинника, сиречь – Ивана Петровича Раничева. Мужички его приезду обрадовались не особо – подумали, что за оброком явился, не дожидаясь приезда тиуна. Потом, правда, разобрались, повеселели, много чего поведали про монастырь, и больше про мужской, чем про женский, мужской все ж таки находился ближе. Раничев слушал вполуха – спать хотелось, хоть умри, еще бы, прошлой-то ночкой не выспался. Так и рухнул в объятия Морфея, словно бы провалился в глубокую яму, лишь к утру, как и просил, разбудил его Лукьян. Часть воинов оставили в деревне, побоялись испугать черниц многолюдством. Взяли с собой четверых, считая Лукьяна, да сам Иван, да Авраам-дьяк – всего шестеро получилось.

Настоятельница, матушка Василиса, завидев Авраама, приняла гостей с честью – самолично посетила выстроенную при монастыре гостевую избу. Полненькая, добродушная, с чуть прищуренными глазами, окаймленными сеткой морщин, игуменья производила впечатление простоватой деревенской бабки. Однако впечатление то, как быстро убедился Раничев, было обманчивым.

– Ирина-ключница? – переспросила матушка Василиса. – Да нет у нас такой, милостивец.