Мы проснулись от яркого-яркого солнца. И – о радость! – снег больше не шёл.

Сидеть в доме было уже просто невмоготу. После завтрака дети влезли в свои комбинезоны, я в куртку и все вчетвером (считая Рушу) вышли на свободу. Вышли и зажмурились от света и красоты. Снежное море! Хоть становись дельфином и ныряй в этих белых волнах! Руша так и поступила. А я взяла в прихожей лопату и сказала детям ждать на крыльце, пока не расчищу дорожку.

Мы прошли по дорожке, идущей вдоль дома, и протиснулись в приоткрытую калитку (шире она не открывалась, поскольку снаружи была завалена снегом). Посёлок как будто вымер – совсем никого. Тишина. И прекрасно – и как-то не по себе. Как будто в другом мире оказались.

– Мам, а что, так теперь всегда будет? – спросил Филя. Арс только потрясённо молчал.

Теперь мы поняли, что с прогулкой ничего не получится, потому что вся земля превратилась в огромный сугроб. Не гулять же с лопатой! Филя посбивал варежкой снег с куста шиповника и нашёл-таки себе несколько «ягодок». Пока он их ел, Руша попробовала пройтись по своим делам, но надолго её не хватило, ведь Руша – дельфин не настоящий.

Стоять на одном месте холодно. Пролезаем снова в калитку, движемся по расчищенной дорожке, поравнялись с домом.

– Ой, а Руша-то? – оборачиваемся к калитке. – Не видно.

И тут рядом с нами раздаётся тяжёлое УХ! Поворачиваем головы.

Мама родная! Прямо перед нами на дорожке возвышается снежный курган.

Выше человеческого роста. А из него торчит – крест. Да, крест!

Руша (видно, успела проскочить раньше) стоит за ним вся всклокоченная и истошно лает.

Я посмотрела на крышу. Оттуда съезжал маленький остаток снега. А антенны не было! Она теперь сделалась крестом и торчала из кургана.

– Ух ты, дом! – показывая варежкой на курган, произнёс Филя.

– А в нём кто живёт? – тихо спросил Арс.

Каким-то образом мы всё-таки оказались дома. Это было счастье. Дома! Живые! Арс, Филя, Руша и я.

Что делали потом, не помню. Смотрели на курган – теперь уже из окна, гладили взъерошенную Рушу. Потом позвонил телефон – Петя, из Шереметьева.

– Как вы там?

– Живые! Ты вначале в Москву?

– Я к вам.

– Давай! Только не пугайся – у нас курган перед домом.

– Что-что? Я тебя плохо слышу. Ладно, приеду – разберёмся. Пока!

– Пока.

– Поступила!!! – кричу я через калитку.

Сашка подходит и открывает. Рядом с ней прыгает от радости собака Руша. Но не потому, что Сашка поступила, а потому что я пришла.

– Ну хорошо, – говорит Сашка. – Вообще-то, я так и думала.

– Беги скорей, скажи бабушке!

– А чего бежать-то? Мы куда-то опаздываем?

– По живописи пять, – докладываю я, – по композиции пять, только по рисунку четыре. И задание уже дали на лето: рисовать мелкие предметы, растения, насекомых, чем больше, тем лучше, формат маленький – двадцать на пятнадцать…

– О, я пошла рисовать улитку, – говорит Сашка.

И пока мы с бабой Марой чаёвничаем, смакуя Сашкино поступление в художественный лицей, она сидит на чурбаке и рисует большую виноградную улитку, впавшую в нирвану на стволе старой сосны.

Потом были ключи, ножницы, катушка, старый бабушкин напёрсток, сухой жук, найденный на веранде, паук-крестовик в сарайчике…

– Сашка, скорей, там на бочке сидит большая стрекоза и, кажется, спит! – это зову я.

– Перо от сойки не надо? – это Петя.

– Пуговицы старинные подойдут? – баба Мара.

Дальше пошли грибы. Меня они почти не замечали, шли в основном на Сашку.

– Ты, наверно, в прошлой жизни была грибом, – говорила я.

– Просто лето такое, – оправдывалась она.

Два роскошных белых вырыла в лесу прямо со мхом, а дома посадила под берёзу – как будто так и росли – и нарисовала.

Кот Тихоня тем временем охотился на мышей и крота. Подбирался к белкам. И наконец принёс на веранду задушенного воробья.

– Тут уже ничего не поделаешь, похоронить его надо, – сказал Петя.

– Вначале я его нарисую, – сказала Сашка.

Потом лето кончилось, и Сашка с целой папкой работ отправилась на первый в своей жизни летний просмотр.

– Ну как? – спросила я дома.

– Алексей Евгеньевич Дюймовочкой обзывается.

– Он ещё просто не запомнил всех ваших имён.

– «Дюймовочка улиток разводит!» «В лесу грибы рисовала». «Дюймовочка убила воробья!»

– И что поставил?

– А как ты думаешь, что?

– Пятёрку, что ли?

– Естественно! – скромно потупившись, отвечала Дюймовочка.

– А работы где?

– В фонд забрал.

– Как? И улиток? – возмутилась я.

– Ничего, я их тебе на следующее лето сколько хочешь нарисую.

Но на следующее лето улитки отдыхали, а Сашка укатила с ребятами на пленэр – в   Суздаль.

– Мам, а ты не пишешь про Скелетов? – За столом Арс любит задавать нам разные вопросы.

– Нет, не пишу.

– Ну вот и плохо, хоть какая-то была бы польза!

– Мам, а почему нет такого урока – смехатура?

– А зачем?

– Ну а то не все же умеют смеяться. Некоторые так и ходят хмурые всю жизнь. А так – вот захотелось человеку заплакать, а он взял – и засмеялся.

– Ты думаешь, можно этому научить? – спросила я.

– Конечно. Только надо, чтобы приходили смешные люди и смешили. А потом сами дети тоже. Вот если весь класс засмеялся, значит, пять тебе, молодец. А если все мрачные сидят, значит, два, не справился. То есть, нет! Двойки на смехатуре ставить нельзя. Ну как?

– Прекрасно! – сказала я и…