Я наклонился, и он сбивчиво заговорил.

Шепотом, шепотом, шепотом.

– Уяснил? Попытаешься?

– Попытаюсь! – ответил я. – Ах ты, черт, черт, черт!

В коридоре – шаги. Мне послышался чей-то крик.

Я схватил телефонную трубку. Набрал номер.

Потом выбежал через ту же застекленную дверь, обогнул дом и оказался на тротуаре.

Невдалеке завыла сирена, потом вторая, третья.

К тротуару подкатили сразу три пожарно-спасательные бригады – в такой час у них обычно бывает затишье. Девять бойцов-спасателей, соскучившихся по настоящей работе, бросились к дому.

– Блэр! – завопил я во все горло. – Я тут! Проклятье. Дверь случайно захлопнулась! Там, за углом! Старик умирает. За мной!

Я бросился бежать. Спасатели, одетые в черную форму, устремились следом, не разобравшись, что к чему.

Мы распахнули застекленную дверь. Я указал пальцем на Весалиуса.

– Выносите его! – скомандовал я. – В больницу Бротмана! Скорее!

Джеральда уложили на каталку и без промедления вывезли через ту же дверь.

У нас за спиной раздавались истерические вопли Блэра.

Джеральд Весалиус тоже их услышал; он весело помахал рукой и стал выкрикивать:

– Пока-пока, счастливо оставаться, прощай, всех благ, будь здоров, не поминай лихом!

А мы между тем бежали к санитарному транспорту.

Джеральд заходился смехом.

– Юноша!

– Что, Джеральд?

– Ты меня любишь?

– Конечно, Джеральд.

– Но ты ведь не намерен забирать надо мной власть?

– Нет, Джеральд.

– А над моими мыслями?

– Ни в коем случае.

– А над моим телом?

– Ни за что, Джеральд.

– Пока смерть не разлучит нас?

– Пока смерть не разлучит нас.

– Хорошо.

Бегом, бегом, вперед, вперед, через газон, по дорожке, к санитарной машине.

– Юноша.

– Да?

– В храме веданты?

– Да-да.

– В прошлом году?

– Да-да.

– Проповедь на тему «Величие всеобъемлющего смеха»?

– Я на ней присутствовал.

– Момент настал!

– Ну да, ну да.

– Хохотать до упаду?

– Хохотать до упаду.

– Взахлеб, от души?

– Господи, конечно, взахлеб и от души!

Тут в груди у Джеральда рванула бомба, а из гортани хлынула взрывная волна. Мне ни разу в жизни не доводилось слышать такого взрыва ликования; меня самого душил смех, но я бежал рядом с каталкой, которую без промедления толкали вперед и вперед.

Мы улюлюкали, вопили, орали, задыхались, втягивали в себя и выдыхали фейерверки веселья, как мальчишки в забытый богом летний денек, когда можно упасть на тротуар и содрогаться в притворных корчах, изображая разрыв сердца или приступ удушья, жмуриться от громового «ха-ха-ха» и «ох-хо-хо» и умолять: «Кончай, Джеральд, я сейчас сдохну, ха-ха, ох-хо-хо, господи, ха, хо», и опять «ох-хо-хо», пока не охрипнешь до шепота.

– Юноша?

– Что еще?

– Фараон Тутанхамон.

– Ну?

– Его мумию нашли в гробнице.

– Ну.

– У него губы изогнуты в улыбке.

– С чего бы это?

– А между передними зубами…

– Что?

– Застрял черный волос.

– И что из этого?

– А то, что человек перед смертью всласть покушал. Ха-ха!

Ха-ха, о господи, хо-хо, скорей, бегом, скорей, бегом.

– И последний вопрос.

– Ну, что еще?

– Ты готов со мной сбежать?

– Куда?

– К пиратам.

Мы наконец-то добрались до машины «скорой помощи», и Джеральда вкатили в распахнутые двери.

– К пиратам! – громогласно повторил он.

– Ладно, Джеральд, хоть бы и к пиратам – я с тобой!

Двери захлопнулись, взвыла сирена, заурчал двигатель.

– К пиратам! – прокричал я вслед.

– Скорей бы, – сказал я.

– Да уймись ты, а? – отмахнулся мой брат.

– Не могу заснуть, – твердил я. – Завтра тут такое будет – прямо не верится. Два цирка в один день! «Братья Ринглинг» приедут на длиннющем поезде в пять утра, а через полчаса и «Братья Дауни» прикатят – на грузовиках. Я лопну.

– Знаешь что, – сказал мой брат, – давай-ка спать. Завтра подъем в полпятого.

Перевернувшись на другой бок, я все равно не смог уснуть: шутка ли дело – я так и слышал, как в нашу сторону движутся сразу два цирка, которые перевалили через горизонт и уже начали подниматься вместе с солнцем.

Как-то совсем незаметно стрелки часов подкрались к четырем тридцати, и мы с братом спустили ноги в холодную тьму, оделись, схватили по яблоку вместо завтрака, выскочили на улицу и помчались под горку в сторону железнодорожной станции.

Еще толком не рассвело, а «Братья Ринглинг», объединившись с «Барнумом и Бейли»,[3] уже прибыли на длинном составе, в общей сложности из девяноста девяти вагонов, в которых ехали слоны, зебры, лошади, львы, тигры и акробаты; мощные паровозы пыхтели в утренней дымке, выдыхая клубы черного дыма; двери товарных вагонов раздвинулись, чтобы выпустить в темноту лошадей, цокающих копытами, и осторожных слонов, и целое полосатое стадо зебр, плотно сбившихся в ожидании зари, а мы с братом хотя и дрожали от холода, но все же не сходили с места, потому что ждали, когда начнется парад-алле – самый настоящий парад-алле, в котором все животные пройдут через предрассветный город к дальним пустырям, где шатры будут шептаться со звездами.

Стоит ли говорить, что мы с братом присоединялись к этой процессии, вместе с нею поднимались в горку, а потом пересекали весь город, который и подумать не мог, что мы уже на ногах. А мы были тут как тут и сопровождали девяносто девять слонов, сотню зебр, две сотни лошадей и большой грузовик с немым оркестром в сторону пустыря, который сам по себе не представлял ничего особенного, пока вдруг не расцветал высокими яркими шатрами.