Он начал поливать из огнетушителя места, где вспыхивали голубые огоньки, и клубы дыма заполнили всю комнату.

В одном из просветов я заметил Симона — он сдернул с окна занавеску, развернул ее и накинул на кресло. А Дюрбан в это время топтал ногами тлеющий ковер. Я вынужден был отступить в коридор. Наконец, битва с огнем закончилась, и кто — то открыл окно. Я рискнул заглянуть в комнату. Кресло, кажется, удалось погасить, но Симон, морщась, тряс в воздухе ладонями: видно, обжегся.

— Я бы и сам прекрасно справился, — проворчал Рауль.

Он еще немного побрызгал вокруг из огнетушителя, но огонь фактически был побежден. Все собрались в центре комнаты, притихшие, подавленные. Вонь стояла ужасная.

— Нам еще повезло, — прошептал Рауль.

Он обернулся к Симону и поднес к лицу его ладонь. На ней видны были следы ожогов.

— Займитесь скорее своими руками!

— Я просто не успел их защитить, — оправдывался Симон. — Мне хотелось как можно скорее потушить огонь. Слава Богу, что я почувствовал запах! Еще немного, и весь дом бы запылал.

— Окно было закрыто, дверь тоже, — заметил Дюрбан. — Как же мог разгореться огонь?

— Комната пустовала с момента отъезда мадемуазель Дюге, — подхватил Рауль. Включив люстру, он добавил: — Видите? Это не замыкание. Что же тогда?

Папа за все это время не проронил ни слова. Он напряженно что — то обдумывал. Рауль обратился к нему:

— Как ты думаешь, нужно звонить в жандармерию? Совершенно ясно, что все это кем — то подстроено. Сначала машина Биболе, теперь поджог… Надо что — то делать!

Папа взял его под руку, вывел в коридор и начал что — то вполголоса втолковывать. Я понял, что надо срочно смываться, если я не хочу в течение получаса оказаться в парижском поезде. Уходя, я слышал, как Дюрбан с Симоном обсуждали способы лечения ожогов. Моего исчезновения никто не заметил. Я заперся у себя в комнате; в голове роилась туча вопросов — и ни единого ответа…

От чего происходят пожары? От спички, зажигался или от поджога. А комната была заперта на ключ. Идем дальше. Пожар — это огонь, языки пламени, вздымающиеся к потолку, обгоревшая мебель… А здесь? Потрескивание тлеющего кресла, искорки на ковре… Я знал, конечно, что синтетическая обивка не столько горит, сколько дымится, но это объяснение меня не удовлетворяло.

И тут я не выдержал. Ты же меня знаешь: как только мною овладевает какая — нибудь идея, я не могу усидеть на месте… Я вышел в коридор и прислушался. Никого. С первого этажа доносился гул голосов: видимо, консилиум заседал в гостиной. До комнаты Нурея путь был свободен!

Похоже, что Нурей мне обрадовался. Он читал какой — то роман, но тут же закрыл его при моем появлении, показывая что я ему не помешал.

— Какая поразительная книга! «Грозовой перевал»[17]— вы не читали?

— Нет.

— Очень рекомендую… Это от вас идет такой странный запах?

Я понюхал свои ладони и рукава куртки. Да, конечно же, надо было мне побрызгаться одеколоном.

— Это из — за пожара, — сказал я. — Горела комната номер четырнадцать. Ее только что потушили.

— Ой, расскажите скорее!

Оседлав стул, он приготовился слушать мой рассказ, и я, все еще взволнованный пережитым, выдал ему настоящий монолог Терамена[18]. Тревога, начало пожара, проявленная Симоном храбрость и, наконец, несколько выдуманных мною по ходу дела эффектных деталей. Нурей был потрясен.

— Когда же это произошло? — спросил он.

— Не более получаса назад.

— А я ничего не слышал. Правда, когда я читаю… Много сгорело?

— Не особенно.

— Сильное было пламя?

— О! Хороший вопрос. Дело в том, что огонь не успел разгореться как следует. Фактически горело только одно кресло.

— Какого цвета был огонь?

— Знаете, это — то и странно… Теперь, когда вы спросили, я вспоминаю, что языки пламени не были красными. Скорее голубоватыми, как когда поджигают пунш, понимаете?

— Все совпадает, — пробормотал Нурей. — Так я и знал!

Вид у него был как у кота, который только что проглотил канарейку.

— Я же говорил вам, — продолжал он, — это было неизбежно! Все начинается с безобидных явлений: движутся неодушевленные предметы, падают со стен картины и тому подобное. А потом наступает следующий этап, весьма опасный, и он может очень плохо кончиться…

Нурей потер руки, плотоядно улыбнулся и добавил:

— Так оно и будет, я уверен. Начало уже положено… Что ж, поживем — увидим!

Он встал, взял меня под руку и вывел в коридор.

— Такого рода пожары выглядят совсем иначе, чем обычные. Огонь при этом обычно низкий, как будто горит газ. И возникает он в самых неожиданных местах — в одежде, в обивке мебели… Все это — классические признаки.

— Но отчего он возникает?

— Считается, что вокруг некоторых людей происходит нечто вроде изменения структуры воздуха, что вызывает возгорание — как во время лесных пожаров жарким летом.

Любит же этот тип повыступать! Особенно ему нравится, что я никак не решу, верить ему или нет. И он наносит мне последний удар.

— Искать виновника где — то далеко нет смысла. Это наверняка мсье Ролан. Разумеется, он делает это не намеренно, но все же он весьма опасен… Пожалуй, я уеду из замка раньше, чем собирался.

В этот момент мы подошли к четырнадцатой комнате. Служанка как раз выносила из комнаты мебель, которую огонь не тронул: ширму, стулья, ночной столик.

— Какое несчастье! — вздохнула она. — Мсье этого не заслужил…

— А где он? — спросил Нурей.

— Внизу, с друзьями. Ждет приезда жандармов.

С порога комнаты мы увидели почерневшие стены и покоробившийся от жара ковер. А посредине стоял каркас обгоревшего кресла. Это было унылое зрелище. Я подумал: «А ведь такой же огонь может вспыхнуть и в моей комнате, ночью…» И еще мне в голову пришла одна совсем сумасшедшая мысль: «А что, если мой зуав, которого я ношу в кармане, воспринимает флюиды сумасшедшего старика? Не вызовет ли он…»

Видишь, какими глупостями я занимаюсь?.. Но и это еще не все! Сейчас я заканчиваю писать, потому что буквально падаю от усталости. Я теперь боюсь заснуть так же, как боится анестезии больной, попавший на операционный стол. Если ты не получишь от меня новых вестей, значит, я погиб в огне. Прощай!»

Мэтр Робьон рассеянно обнял сына за плечи.

— Как спалось?

— Неплохо, — солгал Франсуа.