Мама взволнованно подняла руку.

— Знаю, знаю, — улыбнулся папа, — ты хочешь спросить, зачем Симон приходил ночью к Франсуа.

Я тут же подхватил эту тему.

— Да, зачем? Для чего ему было являться ночью, когда он мог спокойно зайти днем, в мое отсутствие?

— Подумай хорошенько. Симон рассчитывал, что ты найдешь крестик утром, как только встанешь. Ты бы подумал, что он пришел к тебе сам по себе, словно по волшебству… Можно продолжать?

Он повернулся к маме.

— Обитатели гостиницы начали уезжать один за другим. Но в этот момент появляюсь я. Симон понимает, что ситуация изменилась. Мое присутствие в Бюжее испугает Ролана: он будет опасаться, как бы я не нашел доказательства, что это он убил отца. Ведь бедняга винит в этом себя. Симон понимает, что театральными эффектами положения не спасешь… Но я буду краток, а то я в самом деле очень устал.

Мама подлила ему кофе.

— Хватит, отдохни. Мы уже поняли: после отца Симон убил его сына и…

Папа резко поставил чашку на стол.

— Нет, нет! — воскликнул он. — Все куда интереснее, чем вы думаете! В годовщину смерти старика Шальмона Ролан окончательно сломался. Он взял пистолет, отправился в музей и там выстрелил себе в голову.

Тут настала моя очередь удивляться.

— Не может быть! Тогда бы там нашли его револьвер!

Папа даже повеселел.

— Револьвер забрал Симон. Вы же понимаете, что он не мог не услышать выстрела: сон у него чуткий. Спрятав пистолет, он создал впечатление, что это не самоубийство, а убийство, причем не менее необъяснимое, чем то, первое. Задумано было хитро, но это ему не помогло. У Рауля не оставалось другого выхода, как продать замок.

— Как ты до всего этого докопался? — спросила мама.

— С помощью самого же Симона. Мне открыла глаза история с невидимкой, спасибо тебе, Без Козыря. Поняв, в чем тут дело, я тут же направился к Симону. Я сказал ему всего лишь: «Признайтесь, это вы!» — и он тут же сдался. Мне пришлось умолять его, обещать взять на себя его защиту… И бедняга мне поверил.

— Ты на самом деле будешь его защищать? — спросила мама. — Это очень великодушно.

— Это дело потянет лет на десять. Я приложу все усилия, чтобы как — то облегчить Симону пребывание в тюрьме… А теперь простите меня, я пойду спать.

Вот и все. Знаешь, мне жаль, что папа задул свечу волшебства, и она погасла. Это было так интересно! Какой — то мюзик — холл пополам с цирковыми фокусами. Все — таки хорошо, когда правда завуалирована легким налетом тайны… К счастью, со мной остается мой зуав. И никто, кроме меня, никогда не услышит звука его горна. Завтра мы будем в Париже. До скорого! Если что — то в моем рассказе тебе покажется неясным, можешь мне позвонить. Привет».

«Париж.

Дорогой Поллукс![21]

Привет тебе! Пишу на ходу: полно уроков. У нас новый преподаватель по французскому, и он столько задает! Еще два слова по поводу Бюжея. Попав в тюрьму, Симон объявил голодовку. Папа долго пытался к нему подступиться, и в конце концов знаешь, что он придумал? (Моему папе надо бы пойти в сиделки или в собаки — спасатели.) Он сказал Симону, что Бюжей будет отнесен к историческим памятникам, и что Рауль Шальмон намеревается устроить там Театр звука и света. И что без Симона не обойтись: ведь только он может указать самые интересные места, которые надо будет подсветить. Папа даже принес ему план замка. И Симон попался на эту удочку! Теперь он ест все, что дают, как рыба — пиранья. Раньше он никогда столько не ел. Он потерял Бюжей, но у него остался хотя бы план. И этого ему достаточно, чтобы хранить образ замка в своем сердце.

Нет, Поль, я никогда не стану адвокатом. Для этого надо иметь слишком большое сердце.

Твой Кастор.»