Вольфганг Форстмайер из Института орнитологии Общества Макса Планка в Зеевизене (Германия) наблюдал за зебровыми амадинами (эти птицы формируют пожизненные моногамные пары, хотя некоторые из них и не прочь гульнуть на стороне) и выяснил, что в популяции из поколения в поколение передаются гены «поиска приключений». Причем наследуются они и самцами, и самками.

Пока что главные кандидаты на роль генов неверности – гены, кодирующие работу рецепторов мозга к нейромедиатору дофамину D1, D2 и D4. Дофамин, как мы уже писали в первой главе, связан со способностью «зацикливаться» на ком-то или чем-то, переключением с жажды нового на поддержание «статуса-кво». Люди, у которых распределение дофамина и его рецепторов в мозге отличается от обычного, испытывают трудности с концентрацией, чаще сорят деньгами и играют в азартные игры, больше склонны к алкогольным и наркотическим зависимостям[120]. Им сложнее противостоять сильным желаниям (звучит как отмазка, но трудности действительно возникают на уровне мозговых структур) – будь то порыв съесть торт целиком или изменить партнеру. Но при этом такие «проблемные» товарищи легки на подъем, смелы и предприимчивы – поэтому подобная генетическая специфика в целом представляет ценность для человечества, даже если осложняет жизнь отдельным его представителям.

Способность к верности также связывают с вазопрессином – исследования на животных показывают[121], что высокий уровень вазопрессина способствует возникновению привязанности. На стороне добра, судя по всему, играет и окситоцин, а вот на темную сторону нас переманивают высокие уровни тестостерона и эстрогена.

Как уже было сказано в начале главы, измена – синоним предательства. И это неудивительно, учитывая культурные предпосылки: почти любая книга, начиная с Библии и заканчивая бульварным романом в мягкой обложке, почти любой фильм говорят нам о разрушающей силе измен.

Секс на стороне – это, безусловно, обман партнера (если не было предварительной договоренности о свободных отношениях). Но есть еще много смыслов, которые подразумеваются по умолчанию: это неуважение, удар по самооценке, безразличие к партнеру. Сексуальная неверность – причина 90 % разводов в Америке[122]. Мы еще поговорим о том, может ли физическая связь с кем-то, кроме основного партнера, не быть синонимом конца отношений, но перед этим стоит вспомнить, почему сексуальная верность вообще стала моральной категорией.

Справедливости ради признаем: обжорство тоже входит в список смертных грехов. Даже нерелигиозные люди порой склонны порицать тех, кто не может удержаться от лишнего хот-дога или торта со взбитыми сливками: усиленное внимание к простейшим физиологическим потребностям может ассоциироваться со слабой волей или низким уровнем развития. Но ни одному кандидату в президенты не грозит провал на выборах, если какой-нибудь бдительный папарацци заметит, как он по ночам наведывается к холодильнику. Если же он начнет наведываться к другой женщине, будучи женатым, это очень легко может стать концом его политической карьеры. Как может добропорядочный избиратель доверять этому лгуну и изменнику? Открытое признание в полигамии тоже не спасет ситуацию – распутнику избиратель доверять тоже не может. Но как так вышло, что один из базовых инстинктов оказался зажат в рамках этических категорий?

Все основные монотеистические религии в том или ином виде проповедуют воздержанность в сексе и ограничение числа партнеров (можно спорить о том, что Коран дает несправедливое преимущество мужчинам, но и у них там не то чтобы полный карт-бланш). Поскольку религии (как и нерелигиозные этические системы) работают как идеологическая подстраховка общественно полезного поведения (это научно-популярная книга, так что здесь мы будем рассматривать их исключительно как социокультурные институты, абстрагировавшись от метафизических споров) – значит, вдумчивый выбор половых партнеров выгоден для социума. Или, по крайней мере, был выгоден раньше.

Тех, кто верит, что в античные времена люди наслаждались бесконечными оргиями и только строгие моралисты-христиане все испортили, ждет большой сюрприз: древние греки по вполне философским соображениям полагали, что заниматься сексом только с законными супругами – это хорошо и уменьшает количество энтропии в мире. Для женщин условия были строже, но и мужьям постепенно закручивали гайки – уже в IVIII веках до н. э. мужчинам настоятельно не рекомендовалось приводить в дом наложниц, а в более поздние времена и связь на стороне стала считаться делом нехорошим. И вообще поощрялась некоторая сексуальная самодисциплина – совокупление воспринималось как занятие потенциально вредное для здоровья (перевозбуждение и растрата энергии; впрочем, воздерживаться современники Галена тоже не рекомендовали: просто все должно быть в меру). Римский философ Сенека в одном из писем выступал за симметрию в отношениях: «Ты знаешь, что дружбу нужно чтить свято, но не делаешь этого. Знаешь, и что бесчестно требовать от жены целомудрия, а самому совращать чужих жен. Знаешь, и что ни ей нельзя иметь дело с любовником, ни тебе – с наложницей, – а сам не поступаешь так». Конечно, римскую историю сложно назвать целомудренной, но, по крайней мере, идею о том, что верность – это хорошо и правильно, первые христиане взяли не с потолка, а из античной философии.

Тем не менее это еще не объясняет, как зародилась эта идея.

Бытие всегда сильно влияет на сознание, а около 10 000 лет назад материальная сторона жизни человечества изменилась радикально. Именно в это время возникло сельское хозяйство. И, хорошо это или плохо, его появление повлияло на сексуальные отношения людей. До этого наши предки, промышлявшие охотой и собирательством, жили в обществе, где необходимость делиться была ключом к выживанию[123]. Сегодня кабана убил один охотник, завтра другой, и каждый из них должен разделить добычу с племенем: как иначе гарантировать, что, когда ты ничего не добудешь, тебе все равно перепадет кусок? Для того чтобы найти новых бизонов и новые ягодные поля, древние люди могли проходить пешком сотни километров в месяц, и личная собственность в племенах сводилась к минимуму – в таких условиях довольно сложно уследить, где чьи дети. Да и какая разница?

Сельское хозяйство принципиально изменило эти взгляды. Внезапно стало невероятно важно, где заканчивается твое возделанное поле и начинается поле соседа, чтобы передать частную собственность своему потомству. Эта мысль отлично выражена в 10-й заповеди: «Не возжелай дома ближнего твоего; не возжелай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего». Жена попала в этот список где-то между домом и ослом неслучайно: она стала довольно ценным видом собственности, рожающим (в случае крестьянских семей) новые рабочие руки и во всех случаях – наследников всего того, что удалось вырастить, собрать и накопить. Никому не хотелось передавать ослов и дома чужим детям. Так и произошел этот не самый романтичный переход к моногамии.