Лицо женщины, которая смотрела на него сверху, по китайским меркам, не считалось очень уж красивым. Хотя Энни не смог бы точно определить, китаянка перед ним или представительница одной из бесчисленных местных народностей. Однако, на вкус Энни, эта женщина была поразительно хороша. Она стояла в полумраке второго этажа рядом со старейшим крупье Макао, у которого сегодня был свободный вечер. Крупье был полным, почти толстым. Женщина казалась изящной статуэткой. Она все смотрела и смотрела на Энни Долтри.

Его ввели в комнату, находившуюся в доме, соединенном со зданием Юн Чунь небольшим мостиком, напомнившим Энни мост с виселицей в тюрьме «Виктория». Комната была маленькая, с черными панелями, ничем не примечательная. На столе лежали счеты. Через некоторое время вошел слуга в традиционной черной одежде и проводил Энни в другую комнату, оказавшуюся узкой и длинной. На стенах висели шелковые панно. В хронологическом порядке династий был расставлен фарфор: Ся, Цзинь и Мин. Были в комнате и другие ценные предметы — слон из нефрита с глазами-изумрудами, такие же изумруды украшали его попону и головные доспехи. Однако не было показной роскоши, за исключением бесценной ширмы в западном углу комнаты. Ширма относилась к началу правления династии Мин и была изготовлена для одного из наместников императора, возможно для наместника провинции Фукиен, в Южном Китае. На ней было изображено море, а над морем летал дракон.

В комнату — без сопровождающих — вошла женщина. Энни ждал, заложив руки за спину, пристально изучая слона. Шляпу он положил на стол.

— Садитесь, миста Даутли, — пригласила женщина.

— Моя фамилия Долтри, мэм, Дол-три.

Женщина не сделала никакой попытки исправиться. Она могла бы впредь называть его Долтри, но нет, предпочла изначально неверный вариант произношения — китайский, хотя по-английски говорила блестяще, когда хотела поразить воображение какого-нибудь идиота.

— Вы знаете, кто я? — спросила женщина.

— Мадам Баттерфляй?

Энни сразу изобразил на лице серьезность, брови взлетели, как у майора Беллингэма. Мадам Баттерфляй — Ху Те на мандаринском наречии китайского языка — самая популярная звезда китайского кино, имевшая контракт со «Стар моушенз пикчерз компани» в Шанхае. Она родилась в Кантоне и была поистине очаровательна. Легкое подобие улыбки появилось на лице этой изящной дамы. Энни про себя озадачился вопросом: «Неужели существует на свете женщина, равнодушная к лести?»

— Я мадам Лай Чойсан.

И Энни понял, что встретил достойного соперника, однако не мужчину, а женщину, которая в один прекрасный день может убить его.

Энни сел на стул. Его шляпа осталась лежать на низеньком столике из сливы, черном, на вид простом, но очень дорогом, как и вся мебель в этой комнате. Энни обратил внимание, каким мягким был здесь свет масляных, а не газовых ламп. Такое освещение делало женщину еще красивее. Она скорее всего была вдобавок хитра при своей безусловной очаровательности. Ей было что-то около тридцати пяти. Красавица молча наблюдала за ним, сидя напротив, а ее рука, лежавшая на столе, делала странные движения, словно пересчитывала деньги. На ней было белое шелковое платье традиционного квантунгского кроя, с зелеными драконами на рукавах; ожерелье и серьги из зеленого нефрита; этим же камнем были украшены шпильки в волосах. Кожа у нее была смуглая, слишком загорелая для такой изысканной женщины. На фоне белого платья лицо имело бронзовый отлив, и Энни догадался, что эта женщина любит морские путешествия.

— Миссис Лай, это случайно не ваш родственник? — Энни показал в сторону ширмы.

Изображенный на ней дракон, выдыхая голубое пламя, готовился проглотить высокий, стройный парусник — не то португальский, не то английский. Вопрос Энни по характеру считался шутливым комплиментом. Женщина улыбнулась и кивнула с достоинством китайской вдовы, коей она и была. Ее левую руку украшало два золотых кольца, одно с изумрудами, другое было чистой полоской золота. Энни заметил коротко остриженные ногти и узкие босые ступни (как у крестьян или моряков) в зеленых туфлях без задников.

— Да, я танка, мой отец был танка, и отец моего отца, и так далее. — Рука с кольцами сделала плавное движение, повелительное и изящное, свойственное высокомерным юношам. — Мы все танка и владеем большим количеством кораблей. А сейсяс моя очеледь сплашивать, капитан: что вы будете пить?

Энни выбрал шнапс. Женщине не доводилось слышать о таком напитке, но она велела служанке принести этот «неведомый шнапс».

«Какое миниатюрное и премиленькое существо!» — подумал Энни, глядя вслед девушке.

— Миста Даутли, вы осень доблый селовек. Вы делать подалок моему слуге. Моего слугу зовут Хай Шэн, он капитан одного из моих колаблей. — На ее лице мелькнула и тут же исчезла благосклонная улыбка. — Мой капитан совсем не повал капитана Даутли, о нет! — Она шутливо погрозила Энни пальцем. (Он рассмеялся и закивал.) Женщина продолжала: — Почему вы делать такой подалок — жизнь Хай Шэн?

— Да просто у него был мой таракан, — ответил Энни.

Вернулась служанка. Она принесла поднос с фарфоровой бутылкой и тремя крошечными и тончайшими, как яичная скорлупа, чашечками. За ней вошел невысокий китаец примерно одного с Энни возраста, в идеального кроя шерстяном костюме, темно-сером с едва заметной полоской. На шее у него красовался синий в горошек платок, точная копия того, что Энни, покидая тюрьму, подарил зубному врачу.

Мадам Лай представила китайца. Его звали Чун Ху.

— Мой бухгалтел, — пояснила она. — Мы говолим «мастел записей».

Она взмахнула изящной ручкой; элегантно склонился шейный платок, сцепились у груди в нежном пожатии обе руки Чун Ху. До смешного огромные очки перламутрового цвета создавали объем его абсолютно плоскому носу.

«Он явно не боксер, — подумал Энни, — наверное, родился с таким носом». Энни заметил также выпуклость внизу и слева на груди мистера Чуна. Его пиджак был слишком хорошо скроен, чтобы скрыть какой-то предмет.

— Пожалуйста, отдай капитану то, что он залаботал, — сказала мадам Лай по-английски мистеру Чуну, сделав жест рукой в сторону Энни.

Мистер Чун потянулся, по убеждению Энни, за пистолетом. Рука Энни мигом нырнула под пиджак, выхватила из-за пояса девятимиллиметровый «вальтер» и взвела курок. Мистер Чун от щелчка снятого с предохранителя курка даже не вздрогнул. Китайская же вдова захохотала как безумная. Она хлопала в ладоши и взвизгивала от восторга, прикрывая рот рукой (чисто китайская манера прятать крупные зубы и розовые десны). Наконец мистер Чун извлек из внутреннего кармана мешочек с золотом и учтиво, не вздрогнув, положил его на столик перед Энни.

— Прости, парень, — сказал крайне озадаченный Энни, засовывая «вальтер» за пояс. — Сам понимаешь, всякое случается в этой жизни.

Мистер Чун махнул маленькой ручкой почти так же, как это делала его госпожа. И Энни стало ясно, что он, в отличие от госпожи Лай, не особенно силен в английском.