— Уже пошел, — подал голос призрак. — Четвертый покойничек троюродным братом хозяина ангаров был. Тело в авто специальное еще погрузить не успели, а хозяин этот уже позвонил кому-то и сказал, что готов все подписать. Ну и условия начал обговаривать. Смерть смертью, а деньги деньгами. Только, думаю, все одно получит мзду меньше, чем мог бы вначале.

— Если честно — хрень какая-то, — наконец высказался и я. — Тут же ангаров — пруд пруди, чего кто-то именно к этим привязался? Что в них такого?

— Это северная часть порта, — сказал призрак.

— И? — по-прежнему ничего не понимал я.

— В северной части любые помещения всегда заняты, — пояснил старик брюзгливо. — Ты не смотри, что сейчас здесь пусто, это просто давеча товары вывезли. А вот в южной части, особенно на дальних территориях, есть ангары, которые месяцами порожняком стоят. Там есть пара таких мест, куда даже я не суюсь, понятно?

— Не понятно, — опять начал злиться я. — Причем от слова «совсем».

— Северная часть порта стоит близ воды! — проорал призрак, который, похоже, тоже потихоньку выходил из себя. — И не просто воды, а текучей, то есть — реки! Пусть даже и засранной людьми до невозможности. А южная — там, где раньше было болото! И не какое-то простое, а то, которое в народе прозвали «Сукино». Ни на какие мысли такое название не наводит?

— Мало мы с тобой еще знаем, Женька, — сказал напарнице Нифонтов, причем без малейшей иронии или издевки. — Надо больше читать. Если бы мы за эту ниточку сразу потянули, то, может, пары смертей и не случилось бы. Скажи, старик, он ведь эту тварь как раз там, на южной территории, вызывал?

— Конечно, — подтвердил призрак. — Есть там один ангар, ржавый донельзя, так его не то что я, даже крысы стороной огибают. Потому как стоит он в аккурат на том самом месте, где когда-то местный трясинный царь жил. Вот в нем этот дурак тварь из небытия и вызывал. А ей чего ж не прийти? Милое дело. И место самое что ни на есть подходящее, и смертью там смердит так, что будь здоров. Этот порт кто строил-то, знаете?

— Нет, — сразу ответил я, Нифонтов и Мезенцева чуть погодя ответили так же.

— Заключенные его строили, в конце тридцатых, по большей части политические, — отчего-то с долей злорадства поведал нам старикан. — Воры — они социально близкими значились, а эти умники никому тогда не нужны уже были, ни живые, ни мертвые. Тут и сейчас, если поглубже копнуть, либо череп выкопаешь, либо кости. Так что для призыва зверюки из небытия здесь все замечательно подходит. А ей и в радость! Тем более что на закуску еще и душа человечья с сердцем достанется.

— Все равно непонятно, — гнул свою линию я. — Ну ладно, мы с вами знаем, что тут вода, а там погано. Но остальные-то? Арендаторам-то откуда ведомо, что за этим всем есть вот такая подоплека?

— Народная молва, приметы, традиции, — объяснил мне Нифонтов, и призрак, соглашаясь с ним, кивнул. — Здесь товар всегда в порядке, а там, небось, то все сгниет в одну ночь, то подмокнет, или еще что. Да, старый?

— Так и есть, — подтвердил призрак. — Не всегда и не все, конечно. С той же тяжелой техникой ничего не будет, что ей сделается? Но вот с чем попроще — это да, всякое случается. Особенно тканям достается. Последним трясинным царем здесь колдун был, которого в этом самом болоте живьем утопили. Руки-ноги местные крестьяне ему связали, сукном крепким обмотали, да и сунули в чарусью вперед головой. Правда, потом пожалели, конечно. Помереть-то он помер, да больно крепок душой оказался. Прибил местного трясинника и сам его место занял. Ох, много народу в этом болоте смерть нашло! А уж когда его осушали, что он творил! Я, кстати, до той поры, пока порт не построили, сам под кочками полтора десятка лет прятался, чтобы он меня не учуял. К такому в рабство попадешь — света не взвидишь!

— А что с ним потом стало? — полюбопытствовал я. — После того, как болото осушили?

— Нет болота — нет трясинника, — со знанием дела пояснил мне призрак. — Колдун-то он был колдун, да ведь договор со стоялой водой никто не отменял, тот, что он после смерти старого трясинника заключил. Воде стоялой души, что он загубил, а та ему за это жизнь вечную и власть безграничную над болотом. А как стоялой воды не стало, так и он окочурился.

Чем дальше, тем больше новой информации. Теперь вот какая-то «стоялая вода» появилась. Нет, интуитивно я понимаю, о чем идет речь, но все равно ощущаю свою тотальную неграмотность в восприятии этого нового для меня мира. Хотя это нормальное ощущение, на самом деле. Если человек попадает в новую для себя среду и через пару дней говорит, что ему уже все понятно и привычно, то он непременно врет. Так не бывает. Чтобы уловить закономерности и упорядочить все полученные данные, в любом случае нужно время.

Я вот, когда только пришел в банк работать, более-менее освоился только к концу первого месяца. Причем куда сильнее «менее», чем «более».

А в самый первый день вообще приполз домой, сполз по стеночке в коридоре и грустно сказал своему отражению в зеркале:

— Блин, какой же я тупой!

Это потому, что я вообще ничего не понял из того, что за этот день видел.

Но это — нормально. Из «ничего» не может сразу же возникнуть «что-то».

Вот только в банке время на учебу у меня было, а здесь… Не факт, не факт.

А еще имеется в словах призрака некая нелогичность. Если дух бывшего колдуна-трясинника исчез с концами, то кто товар портит?

Впрочем, не думаю, что это самый важный вопрос из тех, что могут к нему возникнуть.

Так же рассудил и Нифонтов, который перешел от дней былых к делам насущным.

— С местом определились, — заявил он призраку, с конечности которого уже полностью пропала краснота, а во взгляде, наоборот, снова зашевелилась наглость. — Теперь расскажи нам о том, кто это был.

— Зверюка-то? Так черная, как из мрака слеплена, — ответил старик. — Хотя они, которые нежить с той стороны, все такие, других сроду не видал. Ну и как положено — клыки, когти, пасть вот такенная.

— Да с ней все понятно, — отмахнулся оперативник. — Тот, кто ее призвал, меня интересует. Он кто вообще был? Колдун, или кто попроще?

— И почему ты его «дураком» назвал? — добавила от себя Евгения.

Надо же, не пропустила она это слово, запомнила и к месту вопрос про него задала. Удивлен.

Если честно, то из этой парочки я больше уважал Николая. Он, конечно, на меня сел и поехал, не без этого, но при этом в нем есть некая основательность, в которую веришь. Скажем так — с ним в баню идти можно и спиной к нему там поворачиваться.

А Женька… Она напоминает одну мою одноклассницу по имени Ксения. От нее с первого класса до последнего было много шума и гвалта, она болтала не умолкая. Но при этом за все одиннадцать лет она ничего путного так и не сказала. Ни разу.

И тут — на тебе. У нее, оказывается, и память есть, и соображалка.