Дэш отказывался погружаться в эту дискуссию.

– Неважно, что бы я сделал, – ответил он. – Важно, что сделала ты.

Кира не могла полностью скрыть свое разочарование, но продолжила рассказ с того места, где прервалась.

– Лаборатория «НейроКью» идеально подошла мне. Мы работали над болезнью Альцгеймера, поэтому в ней уже было достаточно оборудования для изучения интеллекта и памяти. Я воспользовалась всеми полученными знаниями о мозге и ученых аутистах и разработала смеси из вирусных векторов со встроенными новыми генетическими конструктами. Я полагала, что эти препараты осуществят мою цель. Я протестировала их на лабораторных крысах.

– Мне было бы приятно думать, что крысиные мозги не слишком-то похожи на мозг человека, – заметил Дэш.

– Было бы справедливо сказать, – весело ответила она, – что между ними есть небольшие различия. Но если ты интересуешься, достаточно ли их сходства для получения значимого результата, то ответ – да.

– Так, значит, ты смогла создать своего Элджернона?

– Да. Элджернон был мышью, а я работала в основном с крысами, – отметила женщина, – но – да. Крыса под номером девяносто четыре продемонстрировала потрясающий рост интеллекта. Я потратила еще год, совершенствуя смесь.

– И затем попробовала ее на себе?

Кира кивнула.

– И что, ты стала супергением?

– Нет. Я чуть себя не убила.

Миллер нахмурилась, воспоминания явно были неприятными.

– По-видимому, мозг крысы и мозг человека все же недостаточно похожи, – иронически заметила она. – Кто бы мог подумать?

– Так что же случилось?

Кира поерзала на стуле, на лице проступило болезненное выражение.

– Множество негативных эффектов. Все описывать не стану. Полная потеря слуха. Галлюцинации и трипы, как после ЛСД. Жуткая головная боль. – Она помолчала. – Но самое худшее – это переподключение повлияло на работу вегетативной нервной системы. Сердце и дыхание перестали работать автоматически.

Женщина покачала головой, вспоминая тот ужас.

– Каждую секунду на протяжении трех часов, которые длилась трансформация, мне приходилось не только справляться с галлюцинациями, но и постоянно управлять сердцем и легкими. Раз за разом приказывать сердцу биться, а грудной клетке – подниматься и опускаться. – Ее передернуло. – Это были самые долгие и самые жуткие три часа за всю мою жизнь.

Рассказ полностью захватил Дэша.

– И такой результат тебя не отпугнул?

– Почти, – честно ответила Кира. – Почти. Но работа с крысами показала, что это итеративный процесс. Первые семьдесят восемь крыс умерли, но эти исследования хотя бы задали верное направление, и я избежала их судьбы – едва-едва. А начиная с семьдесят девятой я постепенно совершенствовала переподключение, причем без новых жертв, вплоть до номера девяносто четыре.

– То есть ты решила, что сможешь воспроизвести этот результат на себе, как на лабораторной крысе?

– Именно. Несколько следующих экспериментов я провела во флотационной камере. Благодаря этому избавилась от постоянной бомбардировки мозга сигналами органов чувств и высвободила связанные нейронные области. Я смогла сосредоточиться на том, что происходит в творческих центрах моего мозга.

Она сделала паузу.

– У меня ушло еще полтора года, чтобы добиться нынешнего, стабильного приращения интеллекта от пятидесяти до ста единиц ай-кью за раз. Чем сильнее я улучшала собственный интеллект, тем очевиднее становились дальнейшие улучшения. На каждом последующем уровне проблемы, над которыми я билась неделями, решались за минуты.

Дэш размышлял над ее заявлениями. Неужели она действительно добилась таких результатов? Не исключено. Раз существуют ученые аутисты, значит, это возможно. Действительно, как и говорила Кира, известны редкие индивидуумы, способные легко вычислять квадратные корни или запоминать телефонные справочники. Сколько ему потребуется времени, чтобы добиться тех же успехов? Ответ прост: бесконечность.

Пусть история Киры выдумана, но пока все сходится и объясняет ее ночные эксперименты в «НейроКью» и флотационную камеру в ее квартире.

– И какого же ай-кью ты достигла?

– Его было невозможно измерить. Самые сложные задачи из тестов на коэффициент интеллекта казались просто очевидными. Эта шкала больше не имела смысла.

Дэш задумался.

– А как ты вводила эту вирусную смесь?

– Сначала – инъекции. Но потом я добилась прогресса и смогла поместить ее в полые желатиновые капсулы. Все равно что пить смесь, но капсулы принимать удобнее, и дозировка точнее. Капсула попадает в желудок, быстро растворяется и выпускает набор генетически усовершенствованных вирусов. Они сразу попадают в мозг и относительно быстро встраивают свою полезную нагрузку, гены, в клеточные хромосомы. А те стремительно запускают экспрессию.

Дэш помолчал, обдумывая ее слова.

– А тебе удалось устранить негативные эффекты?

– В основном, – тяжко вздохнула Кира.

– В каком смысле?

– Я потеряла способность испытывать эмоции. Я превратилась в аналитическое устройство. Мыслительная деятельность в чистейшей форме, лишенная предвзятости или эмоциональной нагрузки. Я проводила эксперименты в своей квартире, – пояснила она. – Заперлась там одна. Я допускала возможность ощутимых изменений личности, которые будут заметны знающим меня людям.

Кира опустила взгляд.

– Но один эффект переподключения оказался особенно тревожным, – призналась она.

Дэш выжидающе смотрел на нее.

– В тот короткий промежуток, пока длился эффект, – сказала Миллер, – мои мысли становились все более и более…

Она замолчала, подыскивая слово. Потом нахмурилась, покачала головой и обеспокоенно закончила:

– Думаю, правильнее всего сказать «социопатическими».

Дэш распахнул глаза. Кира Миллер вновь удивила его. Женщина прилагала такие усилия, убеждая его, что она не социопатка, шаг за шагом подрывала его уверенность – и закончила этим заявлением.

– Удобная позиция, – заметил Дэвид. – Ты образцовый член общества. Во всем виновата процедура. Это она делает из тебя психа. Как-то так, да?

Он злился, что позволил себе хоть на секунду поверить ее объяснениям.

– Послушай, мне не хотелось делиться этим с тобой. Но я могу добиться твоего доверия только одним способом – рассказать тебе правду обо всем. И – нет, я не делала ничего из того, о чем упоминал Коннелли. Я говорила о мыслях, а не поступках, – настойчиво заявила Миллер. – Это просто сильная предрасположенность, и она исчезла, как только архитектура мозга вернулась к нормальному состоянию.