Нола понятия не имела ни о каком Элиоте, но вспомнила: Дерри говорила, что Белла без ума от танцев. Наверно, этот Элиот, кто бы он ни был, встречался именно с Беллой.

– Ну а сейчас какой я вам кажусь?

– Сейчас вы серьезная. И речь у вас другая – и выговор, и словарный запас.

– Да, я всегда отличалась переменчивостью.

– Вероятно, именно этим вы меня и зацепили.

– Что вы имеете в виду?

– Я хочу, чтобы наши рабочие отношения перешли… ну, хотя бы в дружеские.

– Уговорили. Поедемте в «Вилледж». Разрешаю вам угостить меня капучино.

Тут Нола увидела свое отражение в витрине и даже вскрикнула.

– Ой, нет! В таких платьях в «Вилледж» являться не принято. Мне нужно переодеться. Давайте встретимся чуть позже.

– У меня другое предложение – давайте я поеду вместе с вами. Подожду, пока вы будете прихорашиваться.

– Думаете, я вас обману?

– Элиот предупреждал, что вы непредсказуемы.

– Поедем, если вам так угодно. Только я хочу сразу расставить все точки над «i». Не знаю, сколько мне отведено времени. А планов – не счесть. И заметьте: секс в повестке дня не фигурирует. Если вам хочется секса, поищите другой объект.

– Я хочу лишь провести с вами вечер, Салли. Мне никак не удается вас раскусить.

Нола решила, что этому парню можно указать место, не вдаваясь в излишние подробности.

– У меня, чтоб вы знали, неустойчивая психика. И предпочтения меняются со скоростью звука. Без всякого предупреждения, очень резко, я могу выбрать совершенно новый курс. Будьте готовы.

– Вы совсем не такая, как другие женщины. Меня это заводит.

– Имейте в виду: вы меня не заводите.

– Салли, я только…

– Называйте меня Нолой. Это мое прозвище.

– Господи, сколько же у вас прозвищ?

– А ничего, что некоторые коллекционируют банки из-под пива?

Они поймали такси, и Нола не дала Тодду расплатиться. Тодд помахал манекену в витрине ателье и сказал:

– Привет, Мерфи.

Нола округлила глаза.

– Что это вы делаете?

– Элиот упоминал, что вы рассказывали ему про особую охранную систему мистера Гринберга.

– По-моему, дико глупо – ставить в витрину манекен для охраны. А еще глупее напяливать на него полицейскую фуражку и давать ему имя. Очередной полый человек[10].

Тодд поспешно кивнул.

– Абсолютно с вами согласен.

– Не пойму только, почему Гринберг окрестил его Мерфи.

– Видимо, это намек на закон Мерфи. Помните: «Если есть вероятность того, что неприятность может произойти – она непременно произойдет». Наверно, ваш Гринберг – просто старый пессимист.

В квартире Нола усадила Тодда в гостиной, а сама пошла переодеваться в спальню. Она надела свою любимую джинсовую рубашку, джинсы, заляпанные краской, и сандалии.

Внезапно Нола увидела, что ее книги валяются на полу за кроватью. Когда только эта овца Салли усвоит: приличные люди не роются в чужих вещах!.. Нола собрала свое имущество, залезла на стул и спрятала на верхней полке платяного шкафа. Черт побери, для Нолы эти книги – один из немногих способов расширить горизонты, вырваться из ментальной ловушки. Ноле казалось, она заперта в одной клетке с четырьмя невидимыми животными; она ощущала необходимость быть осторожной, не ступать на чужую территорию – и не ступала. Так почему же остальные постоянно лезут на территорию Нолы? Она даже кулаки стиснула, так была сердита.

Нола вышла из спальни и, не взглянув на Тодда, скомандовала:

– Идемте.

– Вы чем-то расстроены?

– Идете вы или нет?

Они снова поймали такси. Нола терпеть не могла подземку, толпы людей ее нервировали. Она была втайне благодарна Тодду: уважая ее личное пространство, он уселся чуть поодаль. Нола вторично настояла на том, чтобы заплатить самой, однако в глубине души хотела, чтобы на сей раз раскошелился Тодд. Нет, нельзя допустить, чтобы он счел Нолу обязанной – даже в такой мелочи.

– Куда мы едем? – спросил Тодд.

– В «Дочь лошадника».

– А это еще что?

– Рассказ Дэвида Герберта Лоуренса. А еще – арт-кафе.

– Понятно. Должно быть, славное местечко – вы в первый раз за день улыбнулись.

В «Дочери лошадника» Нолу мигом обступили, стали спрашивать, где она столько времени пропадала, говорить, что соскучились по ее читкам и по ней самой. Нола обожала это место – здесь она чувствовала себя принадлежащей к писательской и актерской братии.

В ресторане шли перепланировочные работы, слышался стук молотков – строители делали проход в стене, за которой пустовала комната. Пахло заплесневелой штукатуркой. Сама кофейня была стилизована под старинное французское заведение. Столешницы представляли собой разделочные столы, вроде как на мясном рынке, стены были оклеены пожелтевшими французскими, немецкими, итальянскими газетами с целью придать всему помещению вид честной бедности, когда нет денег на нормальные обои. Стулья были разностилевые – частично деревянные, как из приличной столовой, частично – обмотанные проволокой для прочности. Вдоль одной стены вообще стояли скамейки, как в парке, и крохотные круглые столики. Лампы Тиффани распространяли красноватый свет, отблески падали на голый дощатый пол. Огромная кофемашина для эспрессо поблескивала крутыми боками, многочисленными рычагами и кнопками.

Нола заметила неодобрение в глазах Тодда.

– Знаю, знаю, это бутафория, – заявила Нола, не озаботившись понизить голос. – Но она мне по вкусу.

– Я же ничего не сказал!

– Зато в выражение лица всю экспрессию вложили.

– Какая кофемашина, такое и лицо, – сострил Тодд.

Нола вздохнула.

– Лапуля Нола!

Она сразу узнала голос, произнесший эти слова. Чуть обернулась, и сейчас же низкорослый толстяк в вельветовом пиджаке внакидку приложился губами к ее запястью.

– Лапуля Кирк! Чем живешь, чем дышишь?

– Тобой, – признался Кирк, глядя на Нолу сквозь толстые стекла очков. – Я все жду, когда же ты придешь ко мне в пятницу. Но ты, похоже, забыла, что по пятницам я устраиваю дома нечто особенное.

Нола представила Тодда и Кирка друг другу.

– Кирк преподает экономику в техническом колледже. Но его истинное призвание – это устроение пятничных вечеринок, и преподавательская работа нужна ему лишь для того, чтобы хватало денег. Знаете, Тодд, какой спрос на эти вечеринки? Все стремятся туда попасть. А Кирк бродит по городу и приглашает к себе всякого, кто хоть чем-то интересен или, по крайней мере, отличен от других.