И вдруг рыбак поднял голову и посмотрел в мою сторону. Я узнал ее глаза, такие темные, такие разные. Я отскочил назад. Сильвия!

Заметила ли она меня? Что она делала в этом наряде? Она смеялась надо мной, дразнила меня. Она давала мне понять, что знает тайну колодца, что настала пора выловить труп. Трясущимися руками я достал лексомил. Дьявол плясал прямо перед моей дверью.

Я больше не подходил к окну. Я спал и ждал, когда придут меня арестовывать. Однажды я понял, что жду этого как избавления.

В конце ноября я включил телефон. Мое одиночество в одурманенном сне было хуже любой самой темной тюрьмы.

Однажды зимним утром он зазвонил. Снимая трубку, я заметил, что у платанов на площади опали все листья, я прожил целую вечность, окруженный тишиной.

Чей-то спокойный голос сказал мне, что уже несколько недель Сильвия находится в психиатрической клинике, что она смогла дать только мой номер телефона и что главный врач хочет со мной встретиться. Несколько дней назад Сильвии стало лучше, и встреча со мной пошла бы ей на пользу. Я записал адрес больницы.

Когда я положил трубку, я был так же спокоен, как и этот голос. Так же спокоен, как кошка, сидящая на подоконнике. Что-то все равно должно было случиться. Она уже пыталась заманить меня в комиссариат, теперь на очереди психиатрическая больница. Бороться с этим бесполезно, на это у меня больше не было сил. Да, я был спокоен, потому что у меня больше не было сил бояться. Может быть, она и не была сумасшедшей, но ей до безумия необходимо было видеть страдания мужчины. Она была готова на все, лишь бы чувствовать себя любимой.

На следующий день после полудня я сел в машину. Я не сидел за рулем два месяца. Мои ноги были слишком слабы. Я еле-еле смог проехать через город.

В больнице дежурная назвала мне номер корпуса. Меня встретила медсестра, которая сказала: «Вы вовремя, врач еще не ушел». Она проводила меня в застекленный кабинет, из которого был виден просторный холл, где курили, кривлялись или делали и то, и другое сразу какие-то мужчины и женщины. Некоторые были в пижамах и халатах.

Меня совершенно не волновала мысль, что скоро я снова увижу Сильвию. Уже давно мои чувства были похожи на это место, где не существовало время.

Врач предложил мне сесть. Он был гораздо моложе меня, элегантный, загорелый, со светлыми глазами. Он, конечно, рос не в спальных районах. Две медсестры, стоявшие за его спиной, были явно от него без ума.

— Спасибо вам, что приехали так быстро, — сказал он мне, — это я звонил вам вчера вечером. Сильвия нам много рассказывала о вас. Значит, вы не знали, что она здесь?

— Нет.

— Она сказала нам, что ей очень дорога ваша дружба. Вы очень много значите для нее. Какое впечатление она производила на вас в последнее время?

— У меня не было возможности часто ее видеть. Все лето я работал в своем ресторане. Я не так уж давно знаком с ней. Я даже не знаю, почему она здесь.

— Ее привезла скорая помощь. Ее покусали собаки. Там оказался врач, и он отправил ее в больницу. Все это произошло на улице, и те, кто видел, говорят, что она сама виновата, дразнила собак и спровоцировала их. Мы думаем, что она была пьяна. Это измученная, хрупкая женщина. Я полагаю, вы это почувствовали… Мы позвонили хозяйке квартиры, которую она снимала, она сказала нам, что квартира Сильвии полностью залита водой и что она нашла сумки с продуктами, брошенные у двери. Кажется, от воды даже рухнул потолок.

В эту минуту я уже был уверен, что этот молоденький доктор тоже влюблен в нее. Он вызвал меня, только чтобы на меня посмотреть. Он позвал не друга Сильвии, а своего соперника.

— Вы заметили, что она очень красива, — ответил я ему, — и столь же умна. Вы с ней много разговаривали. Никто не может перед ней устоять. Она не похожа ни на какую другую женщину. Это вы должны мне сказать, что с ней. Это ваша профессия.

Он смотрел на меня и улыбался. Никак не обнаруживая своей ревности. Психиатры очень хорошо умеют скрывать свои чувства.

— Никто не может сказать, что с ней. Я очень опасаюсь всяких ярлыков, особенно здесь. Если бы я вам и сказал, что она представляет собой такую-то психотическую структуру, что нам это даст? Возможно, через месяц она выйдет от нас и больше никогда в своей жизни не вернется в такое учреждение. А может, вернется, и очень скоро. Умная и красивая, как вы говорите. И такое несчастье… Когда я увидел ее в первый раз, я подумал о страдающем солнце. Она вам рассказывала о своей семье? О себе?

— Мне кажется, она разорвала отношения со своей семьей. Она одержима желанием найти любовь, которой у нее не было. Страдающее солнце. Красивый образ. Точный.

Он кивнул в знак согласия. Две медсестры пожирали его глазами. Молодой, образованный, со здоровыми зубами.

— Я видел ее недавно в саду, пойдите поздоровайтесь с ней, это будет самое лучшее, что можно для нее сделать. Не удивляйтесь, она немного заторможенная, мы вынуждены были в первое время давать ей транквилизаторы, ее тревогу нужно было чем-то заглушить.

Она сидела на лавочке, стоявшей в стороне, одна под тремя сосновыми деревьями. На ней были красные брюки, которые ей совершенно не шли, ее ноги казались в них слишком худыми. Я сел рядом.

Она посмотрела на меня, и на лице ее не отразилось никакого волнения. Я спросил ее, как дела. Она ответила: «Как на каникулах».

— Что ты делаешь целыми днями?

— Загораю и сосу леденцы. Я хотела позвонить тебе, но в автомат всегда большая очередь. Я не знаю, кому они там все звонят.

— По-моему, тебя покусали собаки?

— Покусали?.. Да они меня чуть не разорвали на части. Огромная черная собака. Не знаю, откуда она взялась. Прыгнула на меня, словно упало дерево. Разорвала мне запястье, ногу и спину. — Она расхохоталась. — Ты думаешь, что я здесь просто так? Они меня вылечат, как ты думаешь?

— Ты скоро выйдешь отсюда?

— Это зависит не от меня… Возможно, от того, сколько времени префект разрешит меня здесь держать. Я не знаю, что он думает обо мне, префект… Кормят три раза в день, мне не на что жаловаться.

В ее голосе не было никакой злости, никакой нежности. Обезоруживающая, неподдельная искренность. Это так действуют транквилизаторы?

Она была не накрашена и не причесана. Но мне она казалась такой же красивой, как и тогда, в первый раз, на скалах. Безоружная. Нежнее, чем жасмин.

Какие-то фигуры ходили по парку, не замечая нас, одна уродливее другой. Я смотрел на лицо Сильвии и думал, что ее душа похожа на эти скрюченные, кривляющиеся фигуры. Уродливые фигуры.

Она послюнила свой палец, сняла кольцо и протянула мне.

— Что это?

— Бриллиант, который подарил мне мой отец. Я хотела бы, чтобы ты сохранил его.

— Почему я?

— Это все, что у меня есть. Ты приедешь ко мне еще? Я никогда тебя не покину.