Будет полезно услышать разные мнения от людей, которых девочка ценит – дядей, тетей, друзей или родителей, – потому что именно это поможет ей научиться думать самостоятельно. Делать вид, что не расслышал, чтобы уклониться от вопроса, как это часто бывает со взрослыми, настолько нелогично, что эта родительская нелогичность передается ребенку и делает саму девочку лишенной логики.

Период вопросов переходный. Как правило, он заканчивается в возрасте шести-семи лет, к которому девочка обычно понимает, что не проживет всю свою жизнь с матерью и отцом. Именно с этого момента она позволяет себе заводить «женихов», «поклонников» или «любимчиков», не чувствуя себя виноватой и не противопоставляя их своим родителям. Они, в свою очередь, должны быть сколь согласны с этим, столь и осторожны.

В семь лет девочка достигает сознательного возраста. Согласно Фрейду, она входит в латентный период, в течение которого интерес к половой сфере угасает. Вектор внимания смещается на подруг, социальную, культурную, художественную или спортивную деятельность. Сексуальность больше не является центром ее жизни.

Появление менструаций возвращает юной девушке ее принадлежность к женскому роду. Ей нужна поддержка матери, чтобы этот переход стал легким и она должным образом была введена в мир женщин. Девушки рассчитывают на то, что поведение матери будет меняться по мере того, как они развиваются, что укрепит их уверенность. Матери нашего поколения не были подготовлены социумом ни к подобным разговорам, ни к естественному поведению с дочерью, так как сами не получили такого опыта ни от своих матерей, ни от общества.

В возрасте тринадцати-четырнадцати лет происходит окончательная смена зубов на постоянные. Находясь в новом теле, в котором она еще не чувствует себя комфортно, юная девушка подходит к зеркалу и обнаруживает в нем приятную улыбку, позволяющую ей перенестись в грядущее будущей женщины.

«После смерти мамы я потеряла связь с любимым мужчиной. Прямо перед ее уходом, когда я поняла, что она умирает, незаметно для себя я перестала быть женой этого человека. Во мне образовалась пустота, я перестала быть собой, меня не стало», – рассказывает мне Армель.

Независимо от возраста, женщины часто «теряют себя» после смерти матери, потому что исчезает модель, по которой они были созданы и с которой навечно связаны. И они оказываются абсолютно к этому не готовы. Связь с матерью остается настолько сильной, что ее смерть приводит к потере опоры и разрушению основы энергетической структуры дочери. И здесь неважно, стала ли она сама уже матерью или даже бабушкой. Это настоящее землетрясение, привычные ориентиры рушатся. Женщина оказывается выброшенной на «ничейную землю», она становится другим человеком, потерянным, хрупким, очень маленьким, беззащитным.

«Мне больше не хотелось переодеваться, – говорит Патриция. – Я не снимала халат, не выходила из дома. У меня шла носом кровь, болела голова, постоянно тошнило. Я была невероятно слаба и не могла пошевелиться. Каждое утро меня рвало, и только уколы противорвотного снимали приступы тошноты и позволяли принимать пищу. Я стала одержима процессом разложения. Наблюдала за гниением фруктов и овощей, нарочно позволяла тараканам хозяйничать в доме. День за днем наблюдала, как растет плесень. На самом деле я сама разлагалась, но осознала это много позже. Я даже не говорила себе: “Я плачу, потому что потеряла маму”, – лишь только: “Я ничто”. Во мне больше не теплилась жизнь. Желание заниматься любовью пропало, так же как и стремление быть желанной женщиной. Я утратила счастье быть женщиной. И больше ничего не хотела».

Смерть матери обрушивается на нас, швыряет в бездонный колодец, заставляет терять ощущение «базовой безопасности» и привычные ориентиры. И мы перестаем быть женщинами. Нас уже нет, мы становимся ничем.

Этот крах демонстрирует то, что взрослая часть нас самих целиком ставится под сомнение. Мы думали, что свободны, независимы, сами строим свою жизнь и делаем выбор, но внезапно мать исчезает, и нас больше нет.

Тогда мы осознаем, сколь коварно сильна была эта незримая связь с матерью: мы всегда оставались «оккупированной территорией». Таким образом, мать была «нашим всем», и ее исчезновение делает нас неспособными к какой-либо другой любовной связи.

Степень тяжести депрессии (а это именно депрессия), вызванной уходом матери, зависит от энергетической базы, которую женщина создала к этому моменту. Здесь речь идет о сформированном у нее образе себя самой как женщины работающей, желанной и желающей, воспитывающей детей, выстраивающей отношения с семьей и друзьями, в конце концов, духовной.

Если понимание смерти не было привито женщине до того, как она оказалась в трауре, целые участки ее личности перестают функционировать, как прежде. Некоторые участки не только отмирают, но и оказываются захваченными фантомами, узниками скорбей, не прожитых предыдущими поколениями.

Патриция поймет гораздо позже, во время терапии, что этот крах произошел из-за несовершенного двойного траура: ее и особенно того, которого не было у ее мамы по собственной матери, так как она осталась сиротой в восемнадцать месяцев. Это же поняла другая моя клиентка, Мари-Клод, пережившая подобное разрушение после смерти своей мамы: «Моя мать не скорбела о своей матери, отец, кстати, тоже. Мне это было известно. Такой вывод я сделала, сопоставив факты. Но когда умерла мама, тяжесть моей реакции удивила меня. Вкус к жизни был потерян, я плыла по течению, и мне пришлось снова обратиться к психоаналитику, чтобы найти опору. Это было мое горе, но крах не был моей заслугой. Дыра, в которую я провалилась, оказалась той самой, куда упала моя мать после смерти своей мамы и откуда так и не выбралась. Я очутилась в несовершенном трауре по матери моей матери, моей бабушке, которую я даже не видела».

Когда дочь наследует невыплаканные слезы по бабушке или бабушкам, ее распад после смерти матери усугубляется, поскольку отягощен несовершенным трауром предыдущих поколений. Так она погружается в загадки своего прошлого.

Мари-Клод осознала свое состояние во сне: «Я парила в темном вертикальном туннеле, где не было пола. Я двигалась вверх и вниз, не понимая, где нахожусь. Мое тело состояло из густого светло-серого тумана. Как зачарованная, я не могла оттуда улететь и хотела понять, где оказалась. Счет времени был потерян. Прошли месяцы с тех пор, как, потеряв все силы, я находилась там, свернувшись калачиком. Тогда я поняла, что заперта в пространстве, в котором истощила всю свою энергию».

Патриции потребовалось гораздо больше времени, чтобы выйти из глубокой депрессии: «Я не могла ни с кем говорить о своих страданиях. Муж сказал мне: “Я не понимаю, почему ты в таком состоянии. Твоя мать болела два года. Ты знала, что она умрет!” Моя лучшая подруга сказала: “Ты сделала все, что могла! Ты знала, что так будет, что она уйдет!” Да, знала, но никогда такого не испытывала. Я не думала, что так бурно отреагирую и растеряюсь в этот момент. В конце концов, я не была к этому готова. Казалось, что никто меня не понимает. Подруги, не терявшие матерей, были подавлены и не могли мне помочь. Я была как робот и делала все на автопилоте. Я даже не чувствовала боли, моя личность улетучилась».