— Возьмите, возьмите деньги, господин Муравьев…

А несколькими днями позже его вызвали к начальству.

— Здравствуйте, Герман Федорович. — Пилюгин вошел в кабинет, остановился перед столом, за которым сидел моложавый, с седыми висками генерал.

— Здравствуй, Пилюгин, здравствуй. Присаживайся. Как с убийством балкарца?

— Стараемся. Есть одна зацепка, проверяем. — Пилюгин сел в кресло. — Если все срастется — сразу выйдем на заказчика.

— А продавец?

— Пока неизвестен.

— Когда будет известен?

— Когда — точно сказать не могу. Надеюсь на ребят — Голубев и Тулегенов должны вернуться из Нальчика. Очень надеюсь, что они привезут наводки на тех, кто продавал взрывчатку со склада. Тогда найти заказчика — дело одного дня.

— А убийца?

— Думаю, заказчик и убийца — одно и то же лицо. Что-то у них не срослось, вот он и решил убрать курьера.

— Ладно, дело твое. Незамедлительно информируй. Из ФСБ был человек — хотят взять дело себе.

— Ну, ну — они любители на готовенькое, — усмехнулся Пилюгин.

— Да нет у тебя ничего готовенького! Ладно, информируй. Теперь с этим дурацким делом… Покушение на убийство… из-за собаки… ну, мальчишку покусала…

— Ах, это, — улыбнулся Пилюгин. — А что там вас встревожило? Дело почти закончено. Думаю, этого майора держать под стражей ни к чему — пусть до суда под подпиской ходит. Я в представлении напишу свои соображения.

— Зачем? — спросил генерал.

— Что зачем? — не понял Пилюгин.

— Зачем его выпускать под подписку? Чтобы он еще одно покушение совершил?

— Да нет, Герман Федорович, ничего он больше не совершит. Вообще-то, достойный мужик. Две войны в Чечне прошел, ранение, контузия, награды есть. Больной к тому же.

— Чем больной?

— Сердце. Ему операцию надо делать. Шунтирование. Его поэтому и комиссовали вчистую. Только операция эта кусается — тридцать тысяч баксов стоит.

— Врачи в тюрьме его осматривали?

— Зачем? Я медицинское заключение читал.

— Ну читал, ну и что? Не знаешь, как такие заключения делаются? Первый день в угрозыске работаешь? — генерал был чем-то недоволен и не скрывал этого. — Этот… как его? Ну, пострадавший?

— Муравьев.

— Вот-вот, Муравьев… Короче, мне сам замминистра, Степан Гаврилович, звонил. Уж не знаю почему, но он в курсе этого дела, усекаешь?

— Усекаю…

— Выходит, у этого Муравьева солидные связи. Так что ни о какой подписке о невыезде и речи быть не может.

— Но у него там… обследование медицинское назначено… — Пилюгин растерялся. — Человек действительно на волоске висит. Сердце — штука такая, раз — и нету…

— Слушай, Пилюгин, ты в адвокаты, что ли, записался? За этого преступника горой. Что-то раньше ничего подобного за тобой не замечал. Короче, до суда твой… как его?

— Иванов.

— Твой Иванов будет сидеть в СИЗО, и никаких разговоров. У меня все. Свободен, майор.

— Меру пресечения определяю не я, Герман Федорович, а судья, — не отступал Пилюгин.

— Ты только дурочку не валяй, а? — опешил генерал. — Судья определяет меру пресечения, исходя из твоего представления. От тебя именно такое представление и требуется. Если замминистра по этому поводу позвонит мне повторно, то пеняй на себя.

— Понял… — нахмурился Пилюгин и направился к двери.

— А ну стой, — сказал генерал. — Что ты так из-за этого бывшего майора распереживался?

— Бывших майоров не бывает, товарищ генерал. Да и не из-за майора я! Мне этот козел Муравьев… что мы, как бобики, а? Какой-то баксовый туз нажал, а мы сразу хвостами виляем? Мы-то сами кто после этого?

— Хм… н-да… — закашлялся Герман Федорович. — Считай, я твоих слов не слышал. Что поделаешь, Пилюгин, мы люди подневольные. Кто кого ужинает, тот того и танцует… Ладно, иди к чертям, надоел!

Майор усмехнулся и вышел, тихо и плотно закрыв за собой дверь…

…Пилюгин замычал, будто ему сделалось невмоготу, замотал головой, но воспоминания не оставляли его. Галка уже смотрела на отца с испугом. Витька молча сопел, смотрел в окно. А Пилюгин мотал головой и глаз не открывал…

— …Ну что же, Александр Иванович, следствие подходит к концу — дальше суд будет решать, виновен — не виновен, сколько дадут — я свое дело сделал.

— В лучшем виде, — усмехнулся Александр Иванов.

— Как здоровье-то? — непривычно сочувствующим тоном спросил Пилюгин.

— Тебя это волновать не должно.

— Эх, Иванов, смотрю на тебя — ну, ни грамма раскаяния, — вздохнул Пилюгин.

— Нету раскаяния, что поделаешь.

— Ни о чем не жалеешь?

— Почему? Жалею… — пожал плечами Александр. — Жалею, что не замочил эту скотину.

— Если бы замочил — другой разговор с тобой был бы. Лет на пятнадцать потянул, не меньше.

— Мне все равно, сколько сидеть. Скорее всего, недолго…

— На амнистию надеешься? Или на условно-досрочное?

— На небесную амнистию, — Александр показал пальцем в потолок. — Болезнь у меня, сам знаешь, майор… сердце едва фурычит…

— Знаю, — нахмурился Пилюгин. — На зоне всякие болезни лечат… А когда тебе исследование должны делать?

— Да тебе-то что? Теперь уж не будут…

— Почему?

— В СИЗО с аппаратурой они не поедут, — усмехнулся Александр. — Ладно, перебьюсь. Мне не привыкать.

— Я представление напишу — может, судья и под подписку тебя выпустит, — уводя глаза в сторону, проговорил Пилюгин. — Сам я эти дела не решаю…

— Не выпустит под подписку, и ты сам это знаешь, майор, и не надо тут передо мной сочувствующего изображать…

…Пилюгин открыл глаза, слабо улыбнулся:

— Что, заснул я, да, Галчонок? Долго спал?

— Ровно семь минут. Что делать будем?

Пилюгин ладонями сильно потер лицо, встряхнулся и открыл дверцу машины:

— Ладно, пойду. Вы подождите меня, добро?

— Времени много, пап, и я есть хочу. И Витя тоже есть хочет.

— Потом вместе и поедим. Я скоро. Ну, пойди отцу навстречу, Галчонок, тут заморочки случились и надо срочно разобраться, а то может быть плохо…

— Кому плохо? — спросила Галка.

— Ему… — Пилюгин кивнул на Витьку, — мне, маме, тебе… еще одной маме… всем! — и он вылез из машины, хотел было идти, но вдруг задержался, наклонился к открытому окну, и выражение лица у него стало другое — напряженное и даже несчастное. — Слушай, Галчонок, если я задержусь… ну, если что-нибудь случится…