И слуги натурально выпроваживают моего бьющего челом бывшего мужа, который крайне сожалеет, что ушел от меня и променял великую любовь на удобное сожительство. Вот такая была картина маслом. Естественно, из этого не сбылось ровным счетом ничего. Но подобные мысли мотивировали меня начать что-то делать, а не сидеть на своей ободранной кухне в ожидании светлого будущего.

Стадия торга у меня началась внезапно. На каком-то благотворительном вечере ко мне подошла мать Уральской Низкожопки. Она целилась подойти ко мне в самом начале вечеринки, но я натурально струсила (не каждая сможет как ни в чем не бывало говорить с матерью женщины, которая разрушила твою семью). Я старалась общаться со всеми сразу, быть постоянно в кадре, в общем, не оставаться ни секунды в одиночестве. Но к середине вечера я расслабилась, а когда напряглась, ее фигура уже присела за мой столик. Я проблеяла что-то вежливое, старясь держаться достойно и нечаянно не выронить что-нибудь слабохарактерное типа: «Как вы позволили вашей дочери разрушить брак, в котором есть дети!» Мы почирикали с ней о погоде. Потом о творческих женщинах. Потом я сама не заметила, как сказала: «Я видела вашу театральную постановку, это очень смело и талантливо». И тут мать сожительницы моего бывшего вдруг разоткровенничалась и произнесла:

– Наташ, ну ты, конечно, нам такую свинью подложила…

Я начала вспоминать, что такого мерзкого могла сделать их семье, но ничего не сумела припомнить. Она разочарованно покачала короткостриженой головой и продолжила с горькой усмешкой:

– Ему категорически наплевать на мою дочь, на семью, на все! Его интересует только он сам и его карьера! Опять бросил мою дочь, уехал в свою Москву…

И тут я осознала, что она жалуется на моего бывшего мужа. Это я, оказывается, подложила свинью! Не предупредила, что мой бывший муж не идеален. Как я могла! Очевидно, когда ее дочь уводила моего мужа из семьи, расчет был на то, что это только со мной он такой плохой муж. Как у каждой любовницы, у Уральской Низкожопки была стойкая уверенность, что с ней-то он из мерзкой гусеницы обязательно превратится в прекрасную бабочку. Он даже в первое время сожительства в кокон завернулся. Но шли годы, а из кокона никто не выпархивал. И Низкожопка запсиховала и пожаловалась своей матери. А та не нашла ничего лучше, чем обвинить меня в том, что семейная жизнь ее дочери не задалась.

Именно в тот момент я вдруг отчетливо поняла: «Это шанс вернуть моего бывшего мужа в семью. Очевидно, он уже осознал: я – это лучшее, что было в его жизни. Я просто луч солнца в его темном царстве. Он наверняка хочет ко мне вернуться, но не знает как. Надо ему помочь!» Ребята, я думаю, вы понимаете, что единственный человек, которому тогда нужно было помочь, была Я. Но, к сожалению, в тот момент я продолжала отрицать свои проблемы. И в моей жизни началась эпическая стадия ТОРГА!

Стадия торга мне нравится больше всего своей живостью, она деятельная. На этой стадии женщина может начать названивать бывшему мужу, шантажировать его своей мнимой беременностью, прикидываться неизлечимо больной, подговорить родственников, чтобы они оказали влияние на бывшего мужа, заплатить гадалке, чтобы та его «приворожила обратно». Именно на этом этапе я пошла в церковь «замаливать грехи».

Меня пустили даже в джинсах и объяснили, где свечки за здравие, а где за упокой. На секунду возникло желание поставить свечку за упокой отношений моего бывшего, но я вовремя остановила себя. «Наташа, – сурово сказала я себе. – Ты же пришла очиститься, а сама грех на душу хочешь взять… Ты лучше пообещай больше не грешить, а взамен боженька вернет тебе мужа в семью». На тот момент меня абсолютно не смущал тот факт, что я пришла торговаться с богом.

Примерно в этом месте моего глубоко личного диалога ко мне подошла какая-то местная бабуля, видимо, решив, что я какая-то блаженная дурочка, раз, стоя у порога церкви, разговариваю сама с собой. Бабуля поправила свой голубенький платочек, потянув вниз узелок, чтобы не сильно давил на сморщенную, как у черепашки, шею, и заманчиво прошептала:

– А вона к тем святым сходи, они послушают тебя.

Я покосилась на святых. Святые смотрели прямо перед собой и выглядели так, как будто не особо горели желанием общаться со мной. А я не люблю навязываться. Стало немного не по себе, захотелось обратно домой, поэтому я тихо шепотом заблеяла:

– Да я просто свечку поставить хотела… Я не выучила молитвы…

Бабулечка сильно оживилась:

– А я помолюсь! За тебя помолюсь! Как твое имя?

– Наташа… У меня просто такое горе… у меня муж из семьи… просто он… ушел… я его бросила, – начала путаться я в своих показаниях, а потом вдруг замолчала и протянула бабуле заготовленные специально для этого свернутые трубочкой сто рублей. – Я их свернула трубочкой, потому что переживала… я крутила ее в руках… это не потому, что я наркобарон какой-то… я вообще никогда, – лепетала я под все более укоризненными взглядами святых. Но бабка резво прекратила мой бессвязный монолог, уцепившись за имя.

– Ага… Наталья, значит… красивое имя, и сама красивая какая, – бабулька сцапала сотню, достала откуда-то свечки и пошла разговаривать со святыми, чтобы они уж как-то не так строги были ко мне.

Я стояла чуть поодаль, потупив взгляд, и корила себя за то, что рассказала незнакомой бабушке свои проблемы. Со стороны мы напоминали нашкодившую школьницу и ее классного руководителя, который просит школьный педсовет не судить ее строго. В какой-то момент мне стало нехорошо то ли оттого, что с икон на меня смотрели очень пристально, то ли от запаха ладана, то ли я действительно демон какой-то, и я тихонько вышла из церкви. Присев на лавочку, я засмотрелась на какие-то пышные цветы по периметру церковных владений, на жирного шмеля и не заметила, как моя знакомая бабулечка вышла из церкви и живенько пошоркала ко мне:

– Я вот в том году деда своего схоронила… – Она как будто продолжила какую-то увлекательную беседу, которой у нас с ней, если честно, изначально не было.

Я напряглась. Я ведь не спрашивала ничего и не просила ее рассказывать мне о захоронениях. Будучи интровертом, я моментально захотела извиниться и уйти. Но будучи человеком совестливым, я не могла этого сделать. Я чувствовала, что я теперь должна этой бабулечке за то, что она договорилась со святыми и они больше не держат на меня никакого зла. Поэтому я вперила свой взгляд в шмеля и ждала, пока моя собеседница наговорится.

– Вот уж год его нет. А меня Господь все никак не заберет к себе. Видно, не нужна я там. – Бабулечка замолчала, потом вдруг встрепенулась. – А я и не тороплюсь туда. Мне ж еще и восьмидесяти-то нету. Молода я еще. Я еще какого деда себе тут присмотрю…

Я медленно повернула голову и посмотрела в небесно-голубые глаза бабулечки. Удивительно, но я не заметила там скорби, не заметила жалости к себе, ни печали, ни тоски. Я увидела живой взгляд пожилой женщины. Он был настолько полон надежд на лучшее будущее, что мне стало стыдно. Я, 34-летняя баба с зареванным лицом (это я вчера опять ныла, что жизнь моя окончена), вдруг пристыдилась. Мне натурально стало стыдно за свое поведение и отношение к своей жизни.