на плече. Вдоль линий ее верхних и нижних ресниц тянулись две аккуратные, тщательно нанесенные черные стрелки, не пересекаясь, устремляющиеся вверх, к вискам. Этот вид макияжа Рания называла «рыбий хвост».

– Поэтому что? – спросила Ясмин.

– Поэтому я и не выйду замуж. Но ты! – Рания отстранилась и икнула. – Твои родители… Видишь! Настоящая любовь. Помню, в школе ты написала про них сочинение. Между прочим, я тебе завидовала.

– Ну, я наверняка писала его в розовых очках, – сказала Ясмин. Дома ей досталось за то сочинение, но Рании она об этом не рассказывала.

– Я знаю, что я сделаю, – объявила Рания. – Я попробую спиртное. Джин. Или виски. Нет! Рюмку водки. Водки нам, пожалуйста! – Она помахала официанту, и тот, скривившись, покачал головой.

– Ты уверена? – спросила Ясмин. Рания и без того была слишком пьяна. – Давай лучше сходим куда-нибудь перекусить.

– Обслужите, пожалуйста, – громогласно потребовала Рания, стуча по столу. – Чего все уставились?

– Потому что ты кричишь! – Ясмин в смятении смотрела, как официант несет им две рюмки водки и крошечную мисочку чипсов.

– Дамы, давайте потише. Люди хотят спокойно выпить.

– Простите, – сказала Ясмин.

Рания залпом опрокинула рюмку.

– Жжется! – Она схватилась за горло и ухмыльнулась. – Знаешь, сколько виски выпивают в Пакистане? Знаешь, сколько саудовцев прилетают сюда и тусуются в пабах и клубах? И всем хоть бы что. Одна женщина в хиджабе выпивает одну малющенькую штопку водки, и все смотрят. – Она захихикала. – Малющенькую штопку!.. – Она подняла вторую рюмку.

– Ты по-прежнему кричишь. Если не хочешь, чтобы на тебя оглядывались, веди себя потише.

– А я и говорю тихо, – возразила Рания. – Закажем еще выпить?

– Нет! Лучше поставь рюмку, а то расплескаешь.

– Возьму еще стаканчик, – сказала Рания. Казалось, ее заявление погрузило в тишину весь бар. Она немного неуверенно поднялась на ноги. – Можете все смотреть, если хотите, – разрешила она, держа рюмку в вытянутой руке.

– Рания. – Ясмин потянула подругу за рукав. – Тебе надо протрезветь.

Официант снимает их на телефон!

– Еще стаканчик! – выкрикнула Рания и, одним махом опрокинув в рот рюмку водки, продолжала скандировать: – Еще стаканчик! Да бросьте, я же никогда-никогда-никогда-никогда… – Она выглядела слегка удивленной этим внезапным нарушением речи, утратой контроля над своим языком.

Официант спрятал телефон и, нахмурившись, принес им счет.

– Больше никакой выпивки, – отрезал он. – Платите и уходите.

Брак по любви

Ясмин не помнила, как ей рассказывали эту историю. Например, в ее памяти не отложилось, что, сидя на коленях у матери, она когда-то вбирала ее в себя так же, как историю о Хадидже и Мухаммеде или о Юсуфе и Зулейхе. Она не припоминала, чтобы Шаокат складывал вместе ладони и анализировал ключевые элементы, тщательно упорядочивая и структурируя информацию так же, как когда рассказывал про Листера или Флеминга.

Кажется, она знала ее всегда. С самого рождения. И все же жаждала подробностей.

«Какие первые слова вы друг другу сказали?» – спросила она, когда Аниса с перепачканным в земле лицом выдергивала луковицы в огороде за домом.

«Не помню».

«А вот и помнишь!»

«Всего десять лет от роду, а уже такая нахальная!»

«Ты должна помнить».

«“Здравствуй”. Довольна? Мы поздоровались». – Ma, сидя на корточках, тыкала в землю лопаткой. Обычно ей нравилось болтать за огородничеством, но не в этот раз.

«Кто поздоровался первым?»

«Ты не видишь, как я занята?»

«Что сказали Наана и Наани, когда вы сказали, что хотите пожениться?»

«Абба и Амма сказали – ладно».

Ясмин опустилась на корточки рядом с Анисой:

«И все? Больше дедушка и бабушка, твои папа и мама, ничего не сказали? И почему ты называешь их “Абба” и “Амма”, а мы вам с папой говорим “Баба” и “Ма”? Почему? Ма? – Она потянула за коричневеющую верхушку луковицы. – Ма! Ты не слушаешь!»

«Не знаю, – вздохнула Ма. – Вечно тебе нужны причины! Я твоя Ма, ясно? Я не захотела быть Аммой. На, бери. Возьми луковицы и помой».

Бросив луковицы в мойку, Ясмин достала из ящика блокнот и ручку и отправилась в гараж, где Шаокат делал еженедельную зарядку с булавами.

Усевшись на крышку морозильника, она приступила к расспросам:

«Значит, вы с Ма познакомились в библиотеке. Какие первые слова вы друг другу сказали?»

Шаокат вращал руками так быстро, что булавы расплывались.

«Ты знала, что национальная библиотека Индии находится в Калькутте? В ней более двух миллионов книг. Но мы с твоей матерью познакомились в центральной библиотеке штата. Ты доделала уроки?»

«Да. Ты заговорил с ней первым? Что ты сказал?»

«Мини, это было давно. Мне нужно сконцентрироваться на упражнениях, иначе они не возымеют желаемого результата. Булавы не только способствуют развитию силы, стабильности корпуса и гибкости, но и действуют на нейронном уровне – тебе знакомо это слово? – укрепляя связь между телом и разумом».

«Но, Баба, что произошло? Ты спросил, как ее зовут?»

«Я с первого взгляда понял, что хочу на ней жениться».

«Ты вечно это говоришь. Но что ты сделал? Что ты сказал?»

«Мини, иди помоги матери. Я закончу зарядку».

Одному из постоянных клиентов, покупавших чай с лотка Шаоката, понадобился мальчик, который бы подметал во внутреннем дворике, носил посылки, мыл машину, подмечал, что еще нужно сделать, и делал это без лишних указаний. Шаокат был в восторге от своего нового жилища в дальнем конце кладовки, с окном, липучкой-мухоловкой и собственной полкой. Его новый работодатель, университетский преподаватель с кафедры физиологии, был добрым человеком и заметил, что мальчик смышлен и сообразителен. Застав Шаоката пытающимся читать один из выброшенных им научных журналов, он записал его в вечернюю школу.

Шесть с половиной лет спустя, когда Шаокат из мальчика-слуги дорос до шофера и закончил среднее образование, преподаватель согласился на работу в Бомбее. Он перебрался туда с семьей, поручив Шаокату собрать вещи в доме и переслать мебель. Дом был выставлен на продажу, а Шаокату разрешили пожить в кладовке, пока новые хозяева не заберут ключи.

Шаокат мечтал стать врачом. Со своими хорошими оценками он сумел бы поступить в медицинский университет, но об этом не могло быть и речи. Необходимо было как можно скорее найти новую работу. Его зарплата была мизерной, и, поскольку преподаватель по своей бесконечной доброте оплатил вечернюю школу, Шаокат ни разу не просил о прибавке. После покупки учебников и других необходимых принадлежностей у него никогда не оставалось ни гроша. К моменту знакомства с Анисой ему, голодранцу, вот-вот предстояло лишиться крыши над головой. Отцу Анисы Хашиму Хуссейну принадлежала компания «Хуссейн индастрис», производившая постельное белье, сетки от комаров, пледы, полотенца и униформу. Отец Шаоката, безземельный рабочий, умер во время эпидемии холеры.

И все же они полюбили друг друга. Хоть это Ясмин знала.

Когда ей было четырнадцать лет, по английскому задали на дом сочинение.

«Выполните одно из следующих заданий:

– напишите сочинение под названием “Потеря”;

– напишите сочинение о случайной встрече, изменившей чью-либо жизнь».

Ясмин сразу решила, о чем будет писать. Она по-прежнему не знала всех подробностей (хотя много раз выспрашивала о них множеством более завуалированных и хитроумных способов), но почему-то решила, что ей известно достаточно.

Их история была картинкой под ее закрытыми веками. Чувством в животе. Атмосферным возмущением. Проблеском в темноте.

Она написала сочинение и, когда учитель похвалил ее и сказал, что ей нужно поучаствовать с ним в конкурсе, вспыхнула до корней волос.

«Баба, прочитаешь мое сочинение? Я получила “отлично”, и учитель сказал, что есть один конкурс. Мне стоит в нем поучаствовать. По крайней мере, так он сказал».

Закончив читать, Баба сложил свои очки и долго хранил молчание. Ладони Ясмин стали горячими и вспотели, а потом похолодели.

«Тебя это развлекает? Тебя забавляет сочинять подобные выдумки?»

«Да, Баба. То есть нет, Баба».

«Ты написала о том, чего не знаешь. О том, чего не можешь знать».

«Баба, это