Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заодно и воплощу на практике то, что так усердно вколачивает в меня Октябрь Владимирович. Сливаюсь с толпой на вокзале, в полупустом вагоне электрички сажусь у окна. Двое шумных детей лет пяти-семи, бегающие по вагону, и их бабушка, пытающаяся утихомирить внуков, успешно перетягивают на себя все внимание окружающих. А я закрываю глаза и погружаюсь в информацию.
Во-первых, адрес Солженицына. Исследователи его творчества неоднократно упоминали, что жил он в Рязани недалеко от второй общеобразовательной школы, где преподавал физику и астрономию. Легкий прокол в памяти – и вот уже в голове всплывает точный адрес Александра Исаевича. Может ли его жена быть сейчас дома? Вряд ли. Разгар рабочего дня, нынешняя супруга Солженицына, кажется, работает химиком. Это потом, на волне успеха бывшего мужа, она тоже станет литератором и ее даже примут в Союз писателей. Дальше буду действовать по обстановке.
Выйдя из здания вокзала, покупаю в газетном киоске туристическую карту Рязани. Поколдовав над ней, нахожу нужную мне улицу. Добираюсь туда пешком, нахожу серый типовой дом. Обычная бетонка-хрущоба, которые сейчас массово продолжают строить по всей стране. Спустя несколько минут поднимаюсь на третий этаж и останавливаюсь перед обитой дерматином дверью с цифрой 10. Сердце бешено бьется, когда я тянусь к звонку. Стоит его жене оказаться сейчас дома, и придется уехать в Москву несолоно хлебавши. Но удача сегодня явно на моей стороне – за дверью тишина.
А вот теперь самое трудное – повторить недавний урок специалиста по вскрытию незнакомой двери. Для успокоения собственных нервов будем считать, что это просто самостоятельная работа по закреплению пройденного материала. Замки сейчас у всех незамысловатые и такие же типовые, как квартиры, – воровать там все равно особенно нечего. А сами люди к тому же еще страшно беспечные и доверчивые – многие жильцы новостроек даже не считают нужным поменять замки после получения квартиры, так и продолжают пользоваться ключами, выданными в ЖЭКе при заселении. Единственное, что страшно меня напрягает, – цейтнот, в любой момент кто-то выйдет из соседней квартиры, и алес. Просто придется уйти.
За те минуты, что ушли на вскрытие двери, с меня сто потов сошло. Это только на занятии все было просто, а когда до дела доходит… Чувствую себя Жоржем Милославским. Наконец замок тихо щелкает, и я выдыхаю. Обернув руку носовым платком, берусь за ручку двери и захожу в квартиру будущего нобелевского лауреата.
Обычная стандартная двушка. Обстановка очень скромная. Одна комната – гостиная. Вторая – кабинет. Вот он-то мне и нужен. На столах и в шкафах – просто огромное количество бумаг. Такой архив точно за один раз не вынесешь. Значит, нужно забрать самое важное – то, что невозможно восстановить. Прохожусь взглядом по корешкам тугих папок. На одном из них аккуратно выведено: «Раковый корпус». На другой – «Архипелаг ГУЛАГ. Том I». Второй том явно еще не написан. А теперь, может, и не будет. Содержимое папок безжалостно летит в холщовую сумку, пустые папки возвращаются на место. Вот переписка с заключенными и интервью. Огромное количество тюремных баек, ставших по запросу Запада и диссидентов культовой литературой. Не особо разглядывая, сгребаю и эту часть архива в ту же сумку, забивая ее до отказа. Все, конечно, в ней не умещается, и мне приходится позаимствовать большую хозяйственную сумку у Солженицыных.
Почистив архив – два или три года выиграл, такое не восстановишь быстро, – оглядываюсь по сторонам. Если не знать, что толстые папки на полках шкафа опустели, в жизни не скажешь, что здесь побывал кто-то чужой, я даже на рабочем столе постарался ни до чего не дотрагиваться. Да и в ящиках стола не было ничего интересного. В коридоре прислушиваюсь к тишине на лестничной клетке. Выхожу и осторожно закрываю за собой дверь, замок послушно щелкает. Прежде чем сунуть платок в карман брюк, протираю вспотевший лоб. Сердце снова колотится как сумасшедшее. Хотя чего теперь дергаться? Ну, предположим, остановят меня на улице – у кого вызовут подозрения пачки исписанной бумаги и старые письма, которыми набиты сумки? Идет себе человек на помойку и идет.
Петляю дворами. Нахожу отдаленную помойку на пустыре, вываливаю гору бумаги на землю и поджигаю. Сухая «нетленка» весело горит, не давая особого дыма, мне остается только ворошить кучу подобранной неподалеку ржавой арматуриной. Ну вот… А еще говорили, что рукописи не горят.
Я прислушиваюсь к стаккато СЛОВА в голове. Кажется, все сделал правильно.
Закончив в Рязани, я возвращаюсь в Москву. И даже успеваю пересечься в универе с Олей «Пылесос». Староста вывешивает в холле деканата стенгазету, посвященную началу учебного года. Приветливо здороваюсь со всеми и тут же за локоток аккуратно отвожу старосту в сторонку.
– Что решила?
– Ты ведь не отстанешь, Русин? – спрашивает она так громко, чтобы услышали ее помощники. А большей частью помощницы, «греющие уши».
Ох уж это больное женское самолюбие! Вечно оно требует сатисфакции, причем обязательно публичной и желательно с унижением «обидчика». Ладно, для дела не жалко. Спешу плеснуть ранозаживляющего бальзама на тонкие струны ее души. Хотя как по мне – там и не струны вовсе, а стальные тросы.
– Оль, куда без тебя, а?! Ну где я еще такого специалиста себе найду?
– Не знаю… – Вредина делает вид, что вся в сильных сомнениях.
– Оля! Я сейчас встану перед тобой на колени и буду стоять, пока не согласишься. Пусть тебе будет стыдно перед товарищами.
– Клоун!..
Помощники хихикают, наблюдая за нашим концертом. Ольгины щеки покрываются нежным румянцем, но она еще сопротивляется для вида. Я с видом демона-искусителя склоняюсь к порозовевшему ушку и шепчу на выдохе имя ее кумира:
– Роберт, Оля…
Тут же в отместку получаю по лбу листом ватмана, свернутым в трубку, и наконец «недовольное» женское согласие.
– Ладно, Русин, уговорил. Но потом не плачь! У меня теперь свидетели есть, что ты меня шантажировал.
Киваю, для вида изображаю вселенскую радость и тут же перехожу на сугубо деловой тон. Ритуальные танцы закончены, жертвы во имя женской гордости принесены, теперь можно и серьезно о работе. Надо отдать должное – староста тоже сразу же меняет стиль общения, и дальше мы уже шепчемся, как два заговорщика.
– Так, слушай последние новости. Постановление ЦК по журналу готовится, его вот-вот примут. На днях встречался с Аджубеем – наш «Студенческий мир» станет ежемесячным приложением к его «Известиям». Помещение для редакции подбирают. Сегодня вечером иду на встречу с нашим будущим главредом. Фамилию пока не называю, но если его утвердят, будет нам счастье – дядька просто мировой. С Лисневской и Кузнецовым уже поговорил, они в деле. Пока больше никто не знает, и до официального объявления лучше никому ничего не рассказывать, поняла?
– Поняла. Я никому и не говорила.
– Молодец, я в тебе даже не сомневался. У меня сейчас дел много навалилось с «Городом», его хотят перевести на пару языков и, наверное, будут экранизировать – просят сценарий. Как понимаешь, сейчас не до выступлений в вузах, до ноября точно не получится. Если только Евтушенко в Политех или Лужники позовет или же космонавты в Звездный – здесь уже отказывать нельзя. Но мы это дело совсем бросать не будем – новому журналу нужна мощная реклама, и перед выходом первого номера серию выступлений сделать все равно придется.