— А ты давно знаешь Путятина? — задал я вопрос Наталье, когда мы уже вдоволь навспоминались и нахохотались.

— Пару лет, — как-то неопределенно ответила она.

— И ты его хорошо знаешь? — посмотрел я на Наталью.

— Достаточно хорошо, — сказала она, немного помедлив. — А что?

— Ничего, — ответил я. — Просто был удивлен, увидев тебя, подъезжающей к дому Путятина. А что вас связывает? Какие у вас общие дела? Ты же, насколько мне помнится, филолог по образованию? — спросил я, кажется, начиная ревновать и не имея на это абсолютно никаких прав.

— У меня два образования, — она надолго задержала на мне свой взгляд, думая, наверное, о чем-то своем или догадавшись, что я ревную. — Филологическое и экономическое. Я окончила еще Высшую школу экономики по специальности «реклама».

— Так ты пиарщица? — догадался я.

— Да, — ответила она. — Я работаю пиарщицей фильмов. В том числе и нового сериала «Поймать пересмешника», где в главной роли будет сниматься Антон Путятин. Вот какие у нас с ним общие дела. И приезжала я к нему затем, чтобы обсудить некоторые детали будущей пиар-кампании фильма и его самого, как актера, занятого в главной роли.

— Я-а-асно, — протянул я. — И что ты можешь о нем сказать?

— Ты что, все же думаешь, это он убил Санина? — насмешливо посмотрела на меня Наталья.

— У него был мотив, — ответил я. — Даже два.

— Какие? — быстро спросила она. — Или тебе нельзя об этом говорить?

— Почему же нельзя? Можно. Я же не следователь прокуратуры или Следственного комитета.

— Тогда поделись…

Ее манера разговора была весьма жесткой. Наверное, так и надо в рекламном бизнесе.

— Первый мотив — желание стать первым, — сказал я. — Санин всегда его обходил по ролям и по жизни…

— Слабенький мотив, — слегка поморщившись, констатировала Наталья. — Актеров, которых кто-то обходит, — тысячи и тысячи. Если бы они стали убивать тех, кто впереди их, — она на мгновение замолчала, — у нас были бы горы трупов. Представляешь? — она усмехнулась и продолжила: — Иванов впереди Сидорова, а Сидоров — впереди Петрова. Сидоров убивает Иванова и становится первым. Потом Петров убивает Сидорова и тоже делается первым. А потом, чтобы стать первым, какой-нибудь Фомичев убивает Петрова и первым становится он. До поры, пока его не убьет Ковалин, который тоже хочет сделаться первым. Эдак через пару лет у нас и сниматься некому станет…

— В том-то и загвоздка, что убивать соперника отважится не всякий, — попытался парировать я. — Для этого надо иметь внутри себя что-то такое, что…

— Этого «что-то такого» внутри Путятина нет, — уверенно произнесла Наталья, не дав договорить. — Поверь мне.

— Вот как? — я задержал на ней взгляд. — Ты настолько хорошо знаешь Путятина?

— Я его знаю достаточно, — ответила она, и в ее голосе снова прозвучали жесткие нотки. — Ну, а какой второй мотив?

Здорово у нее получилось перевести тему разговора совсем в иное русло. Не хочет она говорить со мной про отношения с Путятиным. Почему? У них все так сложно, что она просто не знает, что сказать? Или, напротив, все очень ясно, и поэтому она не хочет говорить. И если между ними все ясно, то это — любовь…

— Второй мотив — это три миллиона рублей, — прогнав печалившие меня мысли, сказал я. — По заверению лучшего друга Санина, Вениамина Сурина, твой Путятин…

При этих словах Наталья метнула на меня быстрый взгляд, что еще больше укрепило меня во мнении, что между ними взаимная любовь, ну, или любовь с ее стороны… Мне сделалось грустно, Наталья упорхнула куда-то далеко, хотя и сидела всего лишь в метре от меня.

— … занял у Санина три миллиона рублей. Но следователю Главного следственного управления Следственного комитета сказал, что никаких денег у Санина не брал. Наверное, легче убить заимодавца, нежели возвращать ему такую крупную сумму, как ты думаешь?

— Для кругов, в которых вращался Санин и вращается Путятин, три миллиона рублей вовсе не заоблачная сумма, — сдержанно заметила Наталья. — За нее не убивают. У иных и вовсе это два-три съемочных дня.

— Может быть, — согласно кивнул я.

— А юридические документы на такой заем какие-нибудь имеются? — посмотрела на меня Наталья. — Или расписка, пусть от руки написанная на тетрадном листочке в клеточку? Может быть, ресторанная расписка, извини меня, может, туалетная бумага, где фигурируют эти циферки…

— Ничего такого нет…

— Ну, значит, и факта займа никакого нет, — безапелляционно констатировала моя собеседница.

— А ты стала жесткой, — заметил я.

— Жизнь научила, — ответила Наталья и открыто посмотрела на меня: — А твой Санин, кстати, скотиной был изрядной.

— То есть, — опешил я. — Ты и его знала?

— Я работала с ним, — криво усмехнулась Наталья. — Пиарила картины с его участием.

— И почему же он был скотиной?

— Однажды послал на… помощника режиссера, — сказала Наталья, без обиняков и четко выговорив слово, состоящее из трех букв. Её грубоватость слегка покоробила, она и в самом деле стала другой. Девочка с короткими и строптиво торчавшими косичками умерла в ней окончательно. — Когда помреж обиделся и спросил, почему Санин позволяет себе такие вольности, знаешь, что ответил твой Игорь Валентинович?

— Что? — превратился я в записывающее устройство.

— Он ответил, что «с утра настроение фуевое»…

— Ну, может, у него и правда было… скверное настроение, — сказал я.

— И что? — Наталья удивленно посмотрела на меня. — Значит, его можно срывать на людях? И обижать их почем зря?

— Нет, конечно, — улыбнулся я. — Чего это ты завелась вдруг?

— Потому что Санин был скотиной. Он мог запить во время съемок, и никто ему был не указ. Некоторые продюсеры просто отказывались с ним работать, — сказала раздраженно Наталья. — Фамилии их тебе назвать?

— Ну-у… — протянул я.

— Это Владимир Лиситский и Борис Казаков, — не дождавшись от меня вразумительного ответа, сказала Наталья.

— Это который «Алмазы Сталина» снимал?

— Да, он самый.

— Марк Шульгин тоже терпеть не мог с Саниным работать…

— Ну, с актерами такое случается, — заметил я.

— Да ладно бы только выпивал… — чуть помолчала Наталья. — Но этот Санин был просто самодовольным и самоуверенным жлобом… Я понимаю, конечно, что о мертвых либо хорошо, либо ничего… — Наталья налила в свою рюмку водки и по-мужски опрокинула ее в рот (а водку как раз пил я, Наталья же пила какое-то терпкое испанское вино). — Но правда все равно всплывет наружу, а значит, нечего о ней и молчать… Я сама была несколько раз свидетельницей. Он срывал съемки просто по собственной прихоти или капризу. Он считал, что все ему должны, а он — ничего и никому не должен… Он был совершенно неуправляем и непредсказуем… — щечки Натальи покрылись гневным румянцем, и она стала очень хороша…