Эдгар пожал плечами.

— Я могу убивать всякую всячину, а иногда и с тобой удается иметь дело. Зачем мне что-то еще? Умирать всегда тяжело, и воскресать — тоже, но это не так уж страшно.

— В таком случае что плохого в том, что я ушла в одиночку? — Ей хотелось встать перед ним, заставить его смотреть на нее, но ни один из них не хотел, чтобы между ними начался скандал, который неминуемо взбудоражил бы лагерь. — Я поправилась бы. Что ни делай со мною, я все равно оживу.

— Расскажи это Мэри, или Патрику, или Дес…

— Они не были первыми, — перебила она, чувствуя, что закипает. — Что до нас с Джеком… Нас ничего не убивает. Все остальные приходят, а потом рано или поздно вы все умираете, а я остаюсь. Я? Я переживу весь этот ад.

— Кит, я пока не умер. Может быть, ты так же смертна, как и я, а может быть, я бессмертен, точно как и ты. Мы этого не узнаем, пока кто-нибудь из нас не умрет безвозвратно, — Эдгар наклонился и взял ее за руку. — В следующий раз, если не захочешь сказать мне, предупреди хотя бы Джека.

— Да знаю я… — Она осеклась; ей хотелось и руку вырвать, но еще больше хотелось, чтобы он притянул ее к себе. — Умоляю, не злись на Фрэнсиса. Он предупредил Джека, едва тот вернулся с патрулирования.

— Мог и мне сказать, — возразил Эдгар.

Она покачала головой.

— Тебя он боится.

— Ладно. — Эдгар выпустил ее руку и протянул ей кобуру. — Раз уж ты стоишь со мною на посту, то уж возьми оружие, будь любезна.

— Что касается Дэниела…

— Нет. — Эдгар на секунду повернулся к ней. — Если он вернется, то уйду я. Работать на Аджани, как он, я не стану, но и находиться здесь и видеть тебя с ним тоже не соглашусь.

— Я знаю, — прошептала она.

— Кит, я терпелив, куда терпеливей, чем хотелось бы, но ведь и я, и ты знаем, чего на самом деле ты хочешь.

— Я не могу.

Он рассмеялся (без малейшего намека на юмор).

— Нет, ты можешь. Ты не разлюбила меня, хоть мы и спим порознь.

Китти не могла лгать ему и поэтому просто промолчала.

— Кит, держись подальше от Дэниела, — сказал Эдгар. — Я могу простить многое, но всему есть пределы.

— Потому-то я и говорю: нет, — дрожащим голосом отозвалась она. И добавила после недолгого колебания: — Я не хочу, чтобы ты уходил.

— Неплохо для начала, — пробормотал Эдгар.

А потом они оба погрузились в молчание. Они отлично ладили, когда можно было не разговаривать. Разговоры превращались в споры. Во время патрулирования, сражений с чудовищами, которых надлежало истребить, занятий любыми другими делами, когда разговоров не предполагалось, все шло отлично.

До того как попасть в Пустоземье, Эдгар пребывал в устойчивых неладах с законом; это стало бы известно ей, даже если бы он не рассказывал ей о своей жизни. Он состоял на службе у организации, делавшей деньги на азартных играх, клубах и алкоголе. Когда он рассказал ей, что в его время правительство США запретило алкоголь, она усомнилась в том, что они прибыли из одного и того же места. Лишь потом другие Прибывшие подтвердили, что действительно был в истории такой не слишком продолжительный странный период, когда перевозку и употребление спиртного запретили законом.

Насчет Эдгара не могло быть никаких иллюзий. Он нисколько не скрывал, кем был и чем занимался — хоть в Чикаго, хоть в Пустоземье. Там он был наемным убийцей, а здесь, придя в себя, принес клятву верности Джеку. Душевное равновесие он мог утратить лишь в тех случаях, когда дело касалось Китти.

Несколько часов, до тех пор пока на смену им не пришел Джек, они провели в своем обычном устраивавшем обоих молчании; заметив это, Джек удовлетворенно улыбнулся.

— Я достою смену за тебя.

Эдгар кивнул и принялся освобождаться от оружия, которое всегда находилось на посту.

— Пост сдал.

— Я останусь с… — начала было Китти.

— Нет, — в один голос перебили ее оба.

Джек поспешил смягчить отказ:

— Я хотел бы побыть в тишине. Мне нужно подумать.

Эдгар со своей стороны просто посмотрел на нее своим особым взглядом, под которым ей казалось, что она полностью раздета. Как только его внимание сосредоточилось на ней, та легкость, которую они испытывали рядом друг с дружкой, разом испарилась.

Она направилась прочь, но не успела сделать и нескольких шагов, как он нагнал ее.

— Кит. — Он остановил ее, крепко обхватив обеими ладонями за талию, но не пытался ни притянуть ее, ни повернуть лицом к себе.

При желании она могла бы без труда вырваться, вот только ей совершенно не хотелось этого.

— В смерти Мэри нет твоей вины. — Эдгар все так же держал ее, не прилагая усилий, чтобы развернуть. — Случается, что люди просто умирают. Мы живы, она — нет, это ужасно, это больно, и тебя из-за этого тянет на всякие безрассудства.

Теперь она повернулась сама.

— Я не хочу, чтобы она была мертва.

— Делая глупости, ты ничего не исправишь. И отгоняя меня от себя, тоже. — Эдгар не убирал ладоней с ее талии, они чуть касались тазовых костей, и хотя ей казалось очень глупым рассчитывать на то, что это легкое прикосновение может успокоить ее, именно так оно и было. Эти руки делали и кое-что еще: они пробуждали в ней искры, в существовании которых она не хотела признаваться даже самой себе.

— Ты жива, Кит. — Эдгар стоял неподвижно, ожидая от нее какой-то реакции. — Все остальные тоже. Мне очень жаль, что она ушла. Я сочувствую твоей боли, но мы еще живы. Не забывай об этом.

Чего он не сказал — возможно, рассчитывая вынудить ее саму сказать об этом, — что вместе они были более живыми, чем порознь. Она стояла в густом полумраке рядом с мужчиной, которого любила. Это не устранило боли, которую причинял ей уход Мэри, но на несколько мгновений чистая радость, которую она также чувствовала, находясь рядом с ним, отогнала прочь все дурное. Ей уже не угрожала опасность погрузиться в депрессию, которая захлестывала ее почти каждый раз, когда кто-то из Прибывших умирал навсегда. Он дал ей силы справиться. Неотступное напоминание о том, что она может рассчитывать на него, что только он один способен совладать с ее депрессией, сопровождалось другим, леденящим воспоминанием о том, как он умер. Он тоже был уязвим.

Она взглянула ему в глаза и призналась:

— Ты всегда знаешь, что когда нужно сказать.

— Пытаюсь. — Он обеими руками пригладил ей волосы с обеих сторон, обхватив ладонями ее лицо.

Прежде чем он успел сделать следующий, согласно логике, шаг — то самое, чего ей самой чертовски хотелось, — Китти отступила от него. Он нахмурился, но за прошлый год она так часто видела на его лице это хмурое выражение, что оно уже не причиняло ей такой боли, как прежде.