Поэтому, в подавляющем большинстве можно увидеть тот путь, которым мы наши болезни усиливаем. Когда мы смеялись или были равнодушны к чужой беде – к нам это вернется. То, чего ты желаешь другому, вернется к тебе.

– Чтобы освободиться от этих грехов, которые, скорее всего, являются глубинной причиной нашей болезни и боли, нужно перестать их делать и раскаяться в них?

– Есть одно таинство удивительное в Церкви, которое признает болезнь и телесную, и духовную – таинство исповеди. Если бы я умел исповедоваться до конца, честно, то Бог бы меня на этом же месте исцелил. Я вижу, что не могу этого сделать, душу свою не могу открыть. Понимаю, что многих грехов в своей жизни я не помню. Я беспомощен, я даже не могу высказать, что я творил. И я тогда иду на Таинство Елеопомазания, где мы просим многократно, чтобы ведомое и неведомое из моей жизни ушло, забытые грехи простил Бог. Но здесь опять есть камень преткновения – взаимность. Если я согласен так для себя просить, я должен просить и для других, и уметь прощать их за ведомое и неведомое. Мы обычно в этих просьбах бываем односторонни: «Мне-то подай – а про этих я думать не хочу». Милость дается только тем, кто сам постоянно оказывает милость.

– Если боль напоминает человеку о его грехах, зачем нужно рассматривать эту боль как какую-то злую силу?

– К боли нужно двояко относиться. С одной стороны знать, что она противоестественна, а с другой стороны сказать: «Спасибо тебе. Если бы не было тебя, я бы никогда не вспомнил, что я бывал подлецом». Поклониться даже ей можно.

Боль – это уже некая данность, может, даже некий мой друг. Для многих дико это прозвучит. Когда приходит секунда, которая освобождает тебя от боли, если сказать: «Боль, спасибо тебе» – это очень сильно помогает в дальнейшей жизни.

– Некоторые люди от тяжелых страданий болезни жаждут уже любого ее прекращения. Хотя бы и вместе с жизнью.

– Я считаю, что терпение, которое только ждет, когда всё закончится, – это скорее малодушие и трусость. А есть терпение другое, которое говорит: на меня сейчас навалилась мука этой жизни, я сколько смогу – вытерплю. Как воины в Брестской крепости – окружены, сопротивление безнадежно – и всё-таки они сопротивлялись. А кто скажет, что зря? Хотя все умерли, их захватили и т. д., и ничем, казалось бы, не помогли. Человеку в болезни нужно ощутить себя такой Брестской крепостью, сказать: «Я не буду сдаваться наступающей тьме, я не буду ей подчиняться. Это великий труд, за который не платят. Я убежден, я благодарен тем людям, которые терпели хотя одно мгновение, они помогли мне». Как только мы сдадимся и скажем: «Всё, я согласен умереть, я больше не могу терпеть эту боль» – боль этого мира хлынет на меня и на других.

Я убежден в глубоком единстве людей, и я уверен, что человек, который не сдается, а сопротивляется какими-то, даже самыми слабыми своими усилиями – он дает мне неоценимую услугу – он защищает меня от той тяжести, которая обязательно ляжет и на меня.

Многие люди замечали, насколько легче им жилось, пока у них были живы родители, особенно отец. Пусть с отцом они поругались, пусть они враги, пусть они прокляли друг друга, пусть один живет на северном полюсе, а другой на южном, умер отец – и детям становится тяжелее. То, что он нес в этой жизни, то, чему он сопротивлялся, теперь ложится и на них. Есть эта тяжесть, несение ответственности перед жизнью. Одно дело, когда есть тот, кто тебя покрывает – хочет он того или нет, но он покрывает, пока жив, – и другое дело, когда ты встаешь лицом к лицу с этой тяжестью.

То же самое и с болезнью. Если человек согласен не подчиняться болезни – он делает мне великое, он мою жизнь избавляет от тех страданий, которые усугубят моё положение. Спасибо ему. Там, где есть борьба, обязательно есть Бог. Если он не уступил борьбе, хотя бы какое-то время – для меня, безусловно, это Божий человек. Человек, соглашающийся терпеть болезнь и не умереть сразу, для меня это человек, который стоит на стороне Бога и трудится ради света.

Что значит не согласиться с победой боли, с победой страдания? Это выражается молитвенно в жизни христиан. Сейчас уже это подзабыли, а раньше христиане говорили: «Ей, Господи, гряди». «Ей, Господи, гряди» – это ожидание второго пришествия и начала новой жизни, которая победит эту боль. В «Символе веры» сказано: «Чаю жизни будущего века». Вот это «чаю» означает, что я надеюсь на жизнь будущего века, она мне желательна. Т. е. есть жизнь этого века – страдательная, и я знаю, что есть жизнь другая, я жду ее.

Поэтому «Ей, Господи, гряди», т. е. приди к нам. Не надо торопить конец света, но приход Бога, когда Он всех изымет из этого страдания, из этого ада – конечно, он желателен. «Ей, Господи, гряди» – это восстановление той самой блаженной жизни, в которой не будет боли. Но Бог может прийти к нам не только потом, но в любой момент.

Часто мы связываем прекращение боли с полным исцелением. Человеку трудно представить, что если кто-то до конца разделит с ним его страдания – это уже не будет состояние отчаянной тяжести, состояние может быть благодатным. Мы думаем, что Христос со мной только тогда, когда Он волшебной палочкой махнет – и у меня все язвы прошли. А если Он говорит: «Я с тобой, с твоими язвами. Я сам страдаю»?

Страдание может помочь нам достичь блаженства не только в единении с Богом, но и в единении с близкими людьми. Владыка Антоний Сурожский пишет, что когда его мать умирала, не было счастливей времени. Потому что это были единственные годы, когда они по-настоящему были вместе. Он научился дорожить каждым днем, каждый день он ее видел, и общение их было удивительным. Он эту ее болезнь, умирание и смерть воспринимает как один из самых светлых периодов в своей жизни. Посмотрите, во многих воспоминаниях он останавливается на этом.

– Вы живете с тяжелой болезнью, наверняка у вас есть какие-то вещи, приемы, которые вы внутри себя делаете, когда бывает особенно плохо.

– Я не могу это каждому порекомендовать – не каждый это сможет, и я в свое время не мог, – но я всегда стараюсь молиться. Если есть молитва, это совсем другая жизнь. Мне жалко многих, у которых не болит и с которыми не происходит того, что сейчас происходит со мной. Потому что у меня болит, но Бог со мной.

Когда теряется молитва, то признать это, сказать: «Господи, забыл про Тебя».

Вы спрашиваете о практике. Сейчас для меня это самый действенный, самый счастливый прием – мне очень помогает Причастие.

– Вот, молитва. Молиться ведь тоже можно разными словами, можно молиться: «Господи, избави меня от этой боли», а можно как-то по-другому молиться.

– Да. Обратите внимание, что когда просили исцеления люди, о которых нам рассказывает Евангелие, они просили так: «Помилуй меня». Исцеляя, Он отвечал не просто «ты будешь прощен, исцелен», а: «вера твоя спасла тебя».

Т.е. оказывается, что с исцелением человек может получить спасение. Само Евангелие говорит о том, что просьба должна содержать признание человека, что это не обязанность Бога. Это милость, это настоящее снисхождение, если Он нас исцеляет, умиряет нашу боль. Поэтому, первая просьба – не на устах даже, а где-то в сердце: «Помилуй меня». И в этом есть признание и своей неправоты, и всего остального.