— Это не мне, это я Марии Викторовне хочу подарок сделать. Она книгу пишет, ей тяжело все время переписывать листы, правки много. Вот я и решила научить ее печатать на компьютере: там и редактировать проще, и текст видно целиком. И потом проще будет в издательство отправить — набранный на компе вариант быстрее прочитают, чем каракули на листах.

Леша окончательно пришел в шоковое состояние от вываленной информации, никак не желающей сочетаться в его голове с образом Иветты, которую он раньше считал легкомысленной, веселой и довольно поверхностной особой, мечтающей, как и все гламурные девочки, о больших деньгах, чтобы покупать модные тряпки, и о крутом муже с хорошей машиной.

— Сколько денег?

— Очень мало.

— Ладушки.

Через четыре часа, после обзвона, перебирания на складе каких-то деталек, ругани с продавцами и советов с другом-программистом компьютер был собран. Стоил он действительно поразительно дешево, при этом качество оказалось даже выше, чем просила Иветта.

— Зачем мне столько оперативки? Смысл было торговаться, если это вообще не принципиально.

— Ты ничего не понимаешь в технике, Ви. Если за те же деньги можно взять много оперативки — надо взять больше.

— Но она не нужна!

— Оперативка всегда нужна. В конце концов, в какой-нибудь беседе тебе не стыдно будет упомянуть конфигурацию твоего компьютера.

Иветта в порыве чувств поцеловала Лешу в щеку. Она никогда в жизни не обсуждала в беседе конфигурации компьютеров, ей не было стыдно упоминать маленькую оперативку — но как здорово, что есть на свете такие милые мужчины, искренне волнующиеся за ее репутацию. И старающиеся поддержать высокие позиции Иветты в жизни с помощью увеличения оперативной памяти компьютера.

Машины у Леши не было, зато он дружил с соседом, и сосед охотно согласился за небольшую сумму помочь девушке довезти компьютер ее старенькой бабушке (именно так преподнес ситуацию Леша). По дороге Иветта разговорилась с Алексеем Михайловичем и узнала, что его дети совсем не появляются у родителей.

— Ни сын, ни дочка. Хотя живут оба в пределах часа езды, не в другом городе. Раз в год заедут на пару часов, по телефону толком ничего не скажут, начинаешь к ним в гости напрашиваться — чувствуешь, что не нужен. Жена плачет.

Иветта со стыдом подумала, что два года не виделась с матерью и отцом. Так, эпизодические короткие звонки. Алексей Михайлович как будто уловил ее мысли.

— И ты небось такая же.

— Такая же, — покаянно сказала Иветта.

— И почему такое поколение выросло пропащее? Вроде не война, не разруха, голода не знали, одевали вас, обували, выучили, да только вы родителей и знать не хотите. У нас дочь ушла жить к свекрови, сын вообще снимает квартиру. Позорище какое — двое детей родилось в съемной квартире, когда у родителей двухкомнатная — разве мы не потеснились бы, разве не помогли бы? Хоть с детьми бы сидели, а то и внуков почти не видим, привезут тоже раз в год. Чем вот тебе твои родители не угодили?

Девушка растерялась, потом посмотрела в расстроенное лицо Алексея Михайловича и честно призналась:

— Папа пьет уже много лет, я ему и не нужна особо. Он не то чтобы совсем пропащий алкоголик, но у него запои. Когда не пьет — на работу устраивается, ходит скучный, целыми неделями молчит, думает о чем-то. Когда запьет — работу бросает, приводит дружков и жалуется на Машку-сволочь-Лильку, которая его подло обманула и всю жизнь ему переломала. Машка-сволочь-Лилька — это моя мама. Ее зовут Марией, а псевдоним — Лилия. Она актриса. Театральная. Когда мне было одиннадцать, она ушла от отца и вышла замуж за своего режиссера, а меня оставила с папой и бабушкой. У мамы родился ребенок, и ей стало не до меня. Она и раньше любила меня очень избирательно — только тогда, когда я делала что-то лучше всех, а после развода с отцом и рождения брата ей и вовсе стало не до меня.

Иветта удивилась, почему так разоткровенничалась со случайным человеком, но продолжала:

— Для мамы я всегда была не такая — слишком высокая, слишком худая, некрасивая, неженственная, неправильно одевалась, выбрала не тот вуз и не ту профессию, встречалась не с тем мужчиной… Поэтому я старалась видеться с мамой как можно реже — кому понравится, когда ты, счастливая и благополучная, в очередной раз выслушивать, какая ты неудачница и как ты все плохо делаешь? К тому же она всегда давала мне сто советов в минуту, не понимая, что мы с ней разные. У нас разные способности, разный характер, разный темперамент, разная внешность, разные профессии — да все разное. Она давала советы, которые годились для нее — но совершенно не подходили мне. Возьмись я следовать этим советам — все пошло бы наперекосяк, все было бы фальшиво, слова, жесты, поступки. А мама не понимала, что я не ее копия, и обижалась каждый раз, когда я ее советам не следовала. Кстати, ее советы всегда помогали достижению тех целей, которые она ставила перед собой. Жаль только, что у меня в жизни совсем другие цели. Этого мама тоже никогда не могла понять.

Алексей Михайлович молчал до самого Переславля-Залесского. Помог Иветте перенести в дом компьютер, поставил его на стол под восторженно-возмущенные охи и ахи Марии Викторовны, а потом категорически отказался от денег.

— Нет, дочка, спасибо, не надо денег. Ты мне глаза открыла.

— На что? — удивленно спросила Иветта.

— На тот самый конфликт отцов и детей. Я многое понял.

И Алексей Михайлович уехал, оставив Иветту растерянной (что она такого сказала?), смущенной (неужели ее рассказ так помог уже немолодому человеку?) и счастливой оттого, что она снова дома. У Марии Викторовны Иветта чувствовала себя дома — может, поэтому уже два года она и не заходила в Москве в квартиру отца — не тянуло. Иветта и вообще не скучала по столице. Она и раньше не любила толпы, грязь, серое московское небо, душные вагоны метро, большие расстояния и шум машин за окном, а теперь совсем отвыкла от них. Ей нравилось бродить по Переславлю, нравилось любоваться на изумительные яркие закаты, ходить на Плещеево озеро, здороваться с соседками и улыбаться веселым нарядным туристам. Переславль в представлении Иветты был город-праздник. Сюда приезжали со всех концов земного шара — приезжали отдыхать и радоваться, и чужая радость оказывалась заразительной.

— Деточка, ну что же ты, это же такие расходы, такие расходы.

— Ничего страшного, у меня было кое-что отложено. К тому же мне его собирал друг — и вышло очень дешево. Теперь вы будете писать книгу, как настоящий профессионал — на компьютере.

— Да я и включить-то его боюсь.

— Не бойтесь. Это очень просто.

Буквально за две недели Иветта обучила Марию Викторовну основам компьютерной премудрости. Первое время старушка включала чудо-машину только при Иветте, чтобы, не дай бог, ничего не взорвалось, потом осмелела и стала периодически звонить в кафе.

— Светочка, деточка, у меня тут какие-то кубики по экрану стали плавать.