– Где ты выкопала такого альтруиста? – хмыкнул Михаил.

– Он – муж моей приятельницы. Мы с ней вообще-то на курсах познакомились, хотя работаем в одном институте, представляешь, а потом оказалось, что ее муж может помочь. Я же позже всех пришла, они уже давно занимаются, а я не успеваю, плохо понимаю. Ну, вот Сашка и поговорила с ним.

Михаил снова хмыкнул, и Ольге на секунду показалось, что в его глазах промелькнуло что-то неприятное. Но в следующий момент он снова широко улыбнулся и перевел разговор на какую-то отвлеченную тему.

Ольга ловила себя на том, что с Михаилом ей легко и просто, никогда раньше она не чувствовала себя в мужском обществе настолько комфортно и свободно. Однокурсники ее не особенно интересовали – она была слишком серьезной, слишком поглощенной учебой и будущей интернатурой и не находила времени на студенческие посиделки и вечеринки. Да и этого самого времени было жаль. Какой интерес обжиматься по углам и целоваться с подвыпившими парнями? Какой интерес потом обсуждать это с девчонками в институтской курилке? Ольге всегда было чуждо легкомыслие, она выросла в семье военного, а потому с малых лет умела планировать время и ценить его, а не тратить на пустые развлечения. Мать часто говорила, что отец своим воспитанием лишил девочку элементарных радостей, свойственных ее сверстницам, но Ольга никогда не считала себя обделенной – просто ей все это было не интересно и не нужно.

И вот случайно возникший Михаил сумел увлечь ее, заставить расслабиться в своем обществе. Ольга с удивлением отмечала, что часто смеется над его шутками, охотно рассказывает что-то сама, интересуется его мнением по каким-то важным для нее вопросам. И даже внешность Михаила не отталкивала ее, хотя раньше никогда ей не нравились полноватые мужчины с намечающимся животиком. Едва только Михаил начинал говорить, как его внешний вид отходил на второй план, словно перед мужчиной опускалась тонкая полупрозрачная ткань, отгораживавшая его от глаз окружающих. Он оказался очень начитан, образован, мог поддержать практически любую тему, и Ольга, будучи намного моложе, с интересом прислушивалась. Вскоре она поняла, что в те вечера, когда Михаил или она сама были заняты, ее мысли постоянно возвращаются к их встречам. Ей не хватало разговоров, взглядов, легких касаний рук за столиком в кафе. Не хватало Михаила…

– Почему от тебя несет бабскими духами? – Голос встретившей его в коридоре Анжелы сделался визгливым, что являлось сигналом – сейчас закатит истерику.

Михаил прекрасно знал, что никакими женскими духами от него пахнуть не может, разве что его собственными. Но спорить с Анжелой не собирался, понимая, что бесполезно – если та настроилась закатить скандал, то сделает это непременно, и лучше пусть это произойдет скорее. Он неторопливо снял дубленку, убрал на полку в шкафу шапку, долго снимал ботинки – словом, старался все же оттянуть момент хоть ненадолго. Но совсем избежать скандала, конечно, вряд ли удастся.

– Ангел, тебе померещилось. – Он взял ее руку в свои и погладил длинные пальцы с ярким маникюром.

Анжела надула губы и приняла вид обиженной капризной девочки – это была ее любимая маска, которую красотка часто пускала в ход. Михаил внутренне напрягся – сейчас заведет разговор о покупке очередной шубы, сапог или чего-то еще. Ему не было жалко денег – к счастью, проблем с ними не имелось. Раздражала Анжелкина жадность, ненасытность какая-то в плане вещей. Шуб у нее было пять, сапог к ним – несть числа, это не говоря уже о перчатках, сумках, шарфах. Большинство этих тряпок Анжела не надевала более одного раза, а порой вообще забывала о каких-то покупках, могла найти летом в антресолях пакет с вещами, с которых даже не были срезаны этикетки. Но это не останавливало ее, не отбивало желания купить еще и еще что-то. Конечно, Михаил мог заблокировать ее карту, не давать ей денег, но он здраво оценивал свою внешность и прекрасно понимал: сделай он так – и своенравная красотка моментально его бросит. Ему и в голову не приходило попробовать – он твердо был в этом убежден.

Сегодня, однако, речь зашла не о шубе или сапогах. Анжела, по-прежнему дуя губы, проговорила:

– Ты стал редко бывать дома. Мне мало внимания! Почему я должна целыми днями сидеть одна?

«Займись чем-нибудь! – подмывало рявкнуть Михаила. – Посмотри хоть один приличный фильм, а не эти свои дикие ужастики в аляповатых упаковках! Дай выходной домработнице и приготовь сама хотя бы омлет к моему приходу!»

Разумеется, вслух он этого не сказал, только склонил голову, чтобы не выдать взглядом своего истинного настроения. Сейчас ему больше всего на свете хотелось взять Анжелу за воротник длинного шелкового халата от Гальяно и встряхнуть так, чтобы хоть часть спеси и дури вылетела из ее головы. Но он, как всегда, не сделал этого.

– Прости, Ангел. Я много работаю в последнее время, есть идея одна, но пока не хотел говорить тебе…

Анжела, предчувствуя сюрприз, сменила гнев на милость:

– Ты что-то готовишь?

– Не спрашивай пока, хорошо? Я хочу увидеть потом радость в твоих глазах.

Анжела чмокнула его в щеку и испарилась, убежала в спальню. Сейчас будет звонить матери. Это – отдельная тема, которой Михаил старался никогда не касаться. Анжела не любила говорить о матери, но иногда до Михаила долетали обрывки их телефонных разговоров, из которых он со временем сделал вывод: Анжела ненавидит свою мать и при любом удобном случае стремится сказать ей что-то обидное. И звонит лишь для того, чтобы подчеркнуть, что живется ей без матери куда легче, богаче и веселее. «Надо бы проверить, что там вообще было».

Михаил все чаще ловил себя на том, что Анжела стала раздражать его. А случайное знакомство со спокойной, серьезной и умной Ольгой в книжном магазине и вовсе отбило желание возвращаться домой после работы. Зачем? Его там ничего хорошего не ждало – только вечные придирки, скандалы, надутые губы и постоянные разговоры о деньгах. Поэтому вечерние посиделки в кафе с Ольгой Михаил считал подарком судьбы – он впервые был интересен девушке не из-за размера бумажника, а из-за того, что было в его голове и душе. Думая об Анжеле, Михаил все чаще приходил к выводу о необходимости расставания. Но тянул по привычке, по инерции – за те несколько лет, что они провели вместе, Михаил привык к Анжеле и по-прежнему боялся потерять. Однако с каждым днем этот страх становился слабее, уступая место раздражению.

С Акелой я помирилась – к счастью, вообще не умею долго обижаться, а тут еще и чувствовала себя виноватой. Поэтому, когда муж вернулся, я повела себя так, как делала это до ссоры, и Акела просто не мог не заметить этого.

Он не сказал ни слова, но по выражению лица я видела – доволен, не хотел продолжать ссору. Весь вечер воскресенья, пока папа не привез Соню, мы провели вместе, сидели в обнимку на тахте и разговаривали. Акела делился планами на поездку в Осаку, куда в этот раз обещал взять и нас с Соней. Я, затаив дыхание, слушала его рассказы о сэнсэе Табанори, о его занятиях, больше похожих на лекции. Мне нравилось наблюдать за тем, как меняется лицо мужа, выражая разные эмоции, которые в каждодневной жизни я видела нечасто. Акела крайне редко позволял себе какие-то проявления, не повышал голоса, не строил недовольных мин – он приучил себя к контролю с детства, и теперь ему не составляло труда скрыть любые чувства, пусть даже они разрывали его изнутри. Меня иногда обижало то, что даже о любви он в последнее время говорит словами японских трех– и пятистиший – как будто своих слов у него не находится. Но со временем я приучила себя к мысли, что Акела просто иначе понимает слово «люблю», он заменяет его действием, а не болтовней.