Араб был стар и немощен. Ему в тягость лазить через заборы, открывать замки на ставнях. Зато хватало знакомцев и денег, чтобы прознать, где и что лежит, дожидаясь нового хозяина, более ушлого, чем прежний.

Ум и сила. Такое сочетание способно разрешить любую проблему. Кто не верит – вспомните некоего Дюма из далекой Франконии, у него об этом подробней написано, на многих страницах. Не читали? Что же тогда вы делали раньше?!

Абдул Аль-Хазред был не прочь обчистить княжеские палаты. Ему, пришлецу, поганому, помните, уважаемые, в то время это не ругательство – так, констатация факта, наплевать было на почтение к здешней верховной власти. А вот на богатства плевать не следует. Золото, Абдул Аль-Хазред лично проверил это, и в далекой Африке – золото.

Ночью вор перелез через высокую стену, преграждавшую путь к княжеским покоям, по приставной лестнице, принесенной расторопным арабом. Оказавшись наверху, вор притянул лестницу к себе, рассчитывая спуститься с не меньшим комфортом, чем прошел подъем.

Основание лестницы глухо стукнуло в темноте по чему-то деревянному. Вор присмотрелся и похолодел. Внизу, на расстоянии человеческого роста или, что важнее, – собачьего прыжка, была псарня. А хороший сторожевой пес начинает брехать, еще не проснувшись. Обученный же может загрызть непрошеного гостя, так и не разомкнув сонных глаз.

Араб обещал, что неожиданностей не будет. Интересно, но он не обманул. Вор подумал, сколько же и кому пришлось заплатить за то, чтобы псам на ужин подали снотворное зелье вместе с мясной похлебкой.

Абдул Аль-Хазред в свою очередь не рассказал своему подельнику, что достаточно простого заклинания, чтобы в беспробудном сне упали, не поднимаясь до утра, все, находящиеся не только во дворе или доме – в уличном конце либо в небольшой деревне. Что говорить? Воры – материалисты, профессия обязывает, так что жалкий человечек или не поверит, решив, что над ним насмехаются, или же откажется иметь дело с явным сумасшедшим. Умный – вот и думай, отчего собаки не подняли тревогу, когда ты умудрился не только с шумом спуститься вниз, визгливо проскрипев каждой ступенькой лестницы, но и наступить на ногу большому псу, всхрапывавшему в беспокойном сне.

Хотя… Был бы умным, разве связался бы с первым встречным, предлагавшим нарушить закон? Конечно, смертная казнь была гарантирована в случае неудачи обоим, но стоило знать, что чаще ловят тех, кто ворует, а не тех, кто стоит на стреме. Тут ведь как, сейчас – стоишь, а вот сейчас – ушел. Тихонько так, незаметно…

Но вору повезло до конца. На цыпочках пройдя мимо полуоткрытой двери караульной, откуда доносился богатырский храп, способный напугать любого врага, он пробрался в старую библиотеку, где, как и обещал Аль-Хазред, увидел небольшой сундук, испуганно забившийся в дальний угол.

Сундук был тяжел, и унести его вор не смог бы без двух-трех помощников. А вот договориться с врезным замком, погладив его изнутри изогнутой отмычкой, оказалось просто. С привычной быстротой вор набил заплечную суму золотом и драгоценными камнями, стараясь не трогать особо дорогого. Сбывать не менее опасно, чем воровать. Соглядатаи киевского тысяцкого, да и просто любители получить шальные деньги за удачный донос могли отследить продавца большого красивого камешка или ювелирной поделки. Золото можно переплавить или, не мудрствуя лукаво, расплющить в бесформенный ком. Да, в цене потеряешь, зато обезопасишься. Камешки же не расплющишь, так что осмотрительность не помешает.

Поверх сумы вор положил старинную книгу. Зачем он это делает, вор не смог бы объяснить даже самому себе. О внушении многое рассказал бы любой ярмарочный шарлатан на арабском Востоке. Абдул Аль-Хазред не был шарлатаном, и его магия действовала безотказно.

У Аль-Хазреда было много глаз. Были два глаза, спрятанные в глазницах черепа. Сейчас они бездействовали, закрытые опущенными веками. Невидимые глаза, плавающие, как мухи в воздухе, оглядывали все подходы к улице, где стояло тело араба. Сейчас они не беспокоили хозяина, готовые, однако, поднять тревогу при появлении любого подозрительного человека. Еще Абдул Аль-Хазред видел все глазами вора, вместе с ним внимательно осматривая внутренности библиотеки.

Араб видел, как чуткие руки вора перебирают сложенные на пыльных полках книжные свитки и кодексы. Каждый из них стоил целое состояние, хотя и понятно, что ко многим не прикасались годами.

Наконец вор нашел то, что искал по повелению Аль-Хазреда. Кодекс в истертом переплете из неважно выделанной тонкой кожи, на первой странице которого выцветшей бурой киноварью были выведены греческие буквы.

«Некрономикон».

Вожделенная книга, вернуть которую у Аль-Хазреда не получалось целых два века.

Но сердце арабского мага не забилось сильнее от волнения или предвкушения. Не забилось, потому что у араба не было сердца.

Бог, чей идол почитался в центре тмутараканского святилища, решил, что его верный слуга обойдется без этой детали. Сердце должно перекачивать кровь по телу человека. Кто же сказал, что у Абдула Аль-Хазреда в жилах текла кровь?

И кто сказал, что Абдул Аль-Хазред – человек?

Прошло время, пока вор выбрался из княжеских покоев и перелез через стену. Но что значило это время после двухсот лет ожидания!

Араб получил свое. Он засунул книгу в переплете из человеческой кожи под мышку, и буквы на пергамене, написанные кровью еще живых к тому времени людей, содрогнулись, ощутив присутствие такого омерзительного зла, по сравнению с которым все магические заклинания, хранящиеся под переплетными досками, казались невинными детскими дразнилками. «Кто писал, не знаю, а я, дурак, читаю».

И Аль-Хазред ушел, напоследок стерев в памяти вора всю историю с таинственным восточным подельником. Награбленное золото и драгоценности араб щедро оставил в распоряжении вора.

Но тому так и не пришлось насладиться нежданной удачей. Злобная книга была навеки проклята, признавая только добровольную перемену хозяина. Ее нельзя было украсть безнаказанно.

Вор сам отдал книгу Аль-Хазреду, поэтому тот не боялся, что проклятие, наложенное когда-то им самим, вернется после долгих лет обратно.

Но вор-то книгу – украл!

Под утро в каморке, где вор пытался уснуть, положив голову на самую мягкую подушку во вселенной – мешок с золотом, раздался истошный крик. Вломившиеся через разбитую в три удара дверь соседи, а затем и поспевший к кульминации хозяин увидели зрелище, не самое приятное для непозавтракавших людей. По тесной каморке метался живой факел, истошно завывая при этом. Вор, казалось, был пропитал горючей жидкостью, так ярко он пылал. И, как хороший факел, он горел долго. Мучаясь, но не сгорая.

Муки его наконец прервал милосердный удар мясницкого ножа, принесенного на всякий случай хозяином постоялого двора.

Печеное человечье мясо режется, как свинина. Об этом рассказал хозяин своим домочадцам, размазывая по широкому бородатому лицу слезы подступившей истерики.