подводную лодку глубинную бомбу. Черточек в записной книжке сотни. И каждая бомба могла стать для подводной лодки последней… Обратили внимание, какие буквы? Вкривь да вкось. Это лодку взрывами швыряло. Но только всегда она от фашистов уходила. Иначе бы мы не держали сейчас в руках эти записи. Вот что означают загадочные черточки. Нет их только на последних страничках — эти записи сделаны командиром уже незадолго до Дня Победы. А уж тут, понимаете, глубинные бомбы на подлодку сбрасывать было некому — разгромили фашистов начисто.

Закончил свой рассказ Петр Петрович, спрятал обе записные книжки и сказал:

— А теперь идемте-ка на кухню чай пить. С кизиловым вареньем.

НЕПОНЯТНЫЙ СИГНАЛ

Дело в том, что Петр Петрович первые два года Великой Отечественной войны провел на северных морях.

На пароходе Петра Петровича по случаю военного времени поставили пушку, два пулемета и поручили возить военные грузы из портов наших союзников — англичан и американцев.

По одиночке в те годы пароходы не ходили: боялись нападения подводных лодок и самолетов фашистов. Собирались в караваны. Караваны охранялись военными кораблями. Все вместе называлось конвой.

В составе такого конвоя из сорока двух транспортов и эсминцев и вышел пароход Петра Петровича из английского порта.

Пароход, надо сказать, был старенький. Пар в котлах держали еле-еле, но десять узлов кое-как делали. Курс взяли на Архангельск. Груз был — взрывчатка и танки.

По каким-то причинам конвой задержался и упустил плохую погоду. Это до войны хорошую-то погоду моряки любили, а как война началась, не жаловали. Уж лучше шторм, снег да туман. Целее будешь. В туман-то или шторм незаметнее́ проскочишь мимо фашистов.

А тут вышли — небо чистое, волна едва качает корабли.

«Тяжелый будет рейс», — подумал Петр Петрович.

На третьи сутки плавания налетели фашистские самолеты. И вот тут-то и сказалась старая машина парохода: не смог он увернуться от бомбы. Потащил за собой черный дым, загорелся. Сейчас же подошел с правого борта английский эскортный эсминец и поднял сигнал флагами: «Приказываю покинуть судно! Команде перейти на эсминец!»

Сигнальщик Петра Петровича спрашивает:

— Что ему отвечать?

— А отвечай, — говорит Петр Петрович, — что мы тушим пожар. Судно свое не бросим.

Эсминец развернулся, снова подошел, но с другого борта. А на эсминце был сам начальник конвоя, английский адмирал.

Побежали вверх сигнальные флаги, натянулись на ветру. Сигнальщик читает: «Оставить судно! На исполнение пять минут!»

С парохода тот же ответ.

Эсминец в третий раз обходит горящий пароход.

— Сигналят, — говорит Петру Петровичу сигнальщик, — только не разберу что. Все флаги ясно вижу, а непонятно…

Петр Петрович пригляделся.

— Все, — говорит, — понятно. С адмиралом мы, можно сказать, старые знакомые. Когда я в Лондон ходил, имел с ним дело по торговой части. Он мой характер знает, и я его — тоже. Сигнал этот для меня лично. На русский язык совершенно не переводится…

Англичане — они нация, конечно, воспитанная. Джентльмены. Но и у них на старом флоте были кое-какие неофициальные выражения, которые мы в сводках сигналов найти не сможем. Но мало ли чего не найдешь нужного в разных толстых справочниках? В справочниках нет, а люди знают. Тем более моряки.

Сигнальщик был не дурак, толковый был человек, сразу понял, что адмирал бранится. Сигнал же на всякий случай запомнил.

Время, однако, было военное и жестокое, и порядок был такой, что подбитый пароход полагалось бросать в море, а конвою — идти своим путем дальше. И пароход остался один.

Пожар на нем тушили, как могли. Наступила ночь. В черной воде всплыла черная подлодка. Медленно обошла вокруг парохода.

Петр Петрович приказал всем:

— Отставить гасить пожар… Уйти с палубы… Затаиться… Пусть немцы думают: горит оставленный людьми пароход.

Ушла под воду страшная рубка. Фашисты не стали тратить на обреченный пароход ни торпеды, ни снарядов.

К утру на пароходе удалось совсем погасить пожар. Петр Петрович приказал дать ход и взять курс прежний — на Архангельск.

Тихо входил в порт израненный и обгоревший пароход. Он шел мимо пустынных причалов, мимо белых от снега, счастливо пришедших в порт кораблей конвоя. И когда пароход поравнялся с эсминцем, где был адмирал, подняли англичане сигнал: «Удивлены! Как вы дошли?»

— Что ответить? — спросил хриплый от недосыпания и усталости сигнальщик.

— Подними тот самый сигнал, что на русский плохо переводится, — отвечал Петр Петрович.

ОДНАЖДЫ НОЧЬЮ НА «НОВОЙ ГОЛЛАНДИИ»

«Новой Голландией» называли петроградскую радиостанцию военно-морского порта: дом радиостанции стоял на острове Новая Голландия, а остров так назвал еще царь Петр в память о своей поездке в заморскую корабельную страну — Голландию. Голландия, как вы знаете, вся стоит на каналах. Глубокий канал окружает и Новую Голландию — отсюда и название…

В дни Октября радиостанцию захватил отряд революционных матросов, и тогда же радист отстучал на весь мир:

«…Правительство Керенского низвергнуто и арестовано. Керенский сбежал».

Радист дежурил подряд двое суток и очень устал. То и дело ему приносили листочки с текстом радиограмм.

— Срочно! Быстро! Вне очереди!

И радист прижимал к ушам жесткие наушники, и пальцы его легонько ложились на головку ключа: точка, точка, тире…

Радисту хотелось спать. «Заварю-ка я чаю, — решил он, — может, сон и пройдет…» И принялся растапливать печку. «Скорее бы кончилась война, — думал радист, разделывая полено на щепки. — Поехал бы я домой, в деревню… Только войне-то конца не видно…»

В это самое ночное позднее время к радисту вошли три человека. Матроса из охраны радиостанции радист знал. Другие ему были незнакомы. Один совсем штатский человек, в пальто и потертой кепке, а второй — трудно сказать кто: военной выправки, в офицерской шинели, но без погон.

Штатский незнакомый человек спросил разрешения присесть к столу и начал быстро-быстро писать на листках тетради.

— Чаю не хотите ли? — спросил радист.

— Чай — это хорошо, — сказал штатский человек. — Но сначала, товарищ, пожалуйста, передайте вот это…

Радист включил передатчик, и человек начал диктовать.

— «Радио всем! — сказал он. — Солдаты! Дело мира в ваших руках. Вы не дадите контрреволюционным генералам сорвать великое дело мира…»

Человек говорил о бедствиях войны и что армия должна любой ценой добиваться перемирия на фронте… Точка, точка, тире, тире, точка…

Невидимые искры слетали с проволочных антенн, и сигналы летели над всем земным шаром…

Совсем уже расхотелось спать радисту.

— Чья подпись под радиограммой? — спросил он.

— Мы с товарищем Крыленко и подпишем, — сказал человек. — Пожалуйста: Председатель Совета Народных Комиссаров Ульянов (Ленин). Нарком по военным делам Крыленко…

Дрогнула