И ничего такого, по крайней мере, на первый взгляд, от чего нормальный и здоровый мужчина мог бы хлопнуться в обморок. Ничего, если только не обойти стол и не посмотреть на пол. Проделав это, я ощутил, как во рту тут же пересохло, а сердце, точно птица, заколотилось о ребра, и стало трудно дышать. Нет, крови не было. Но зрелище оказалось куда страшней и чудовищней вчерашней сцены под тентом.

На полу лежал на спине мужчина в серых брюках и ярко-синем пиджаке на подкладке. «Молния» на брюках, как я заметил, аккуратно застегнута. Я вообще с какой-то болезненной ясностью отмечал все детали. На рукаве пиджака вышит герб, на ногах коричневые туфли и серые носки. Шея над краем воротничка розово-красная, сухожилия напряжены, а руки скрещены и аккуратно сложены на груди — классическая поза покойника.

Он был мертв. Должен был быть мертв. Ибо вместо головы над раздутой напряженной шеей виднелся большой белый шар, лишенный каких-либо черт, напоминавший гигантский гриб-дождевик. И лишь поборов приступ тошноты и присмотревшись, я понял, что, начиная от горла и выше, он был заключен в толстый и гладкий непроницаемый слой гипса.

На подгибающихся ногах я, пятясь задом, вышел из кабинета, испытывая самое искреннее сочувствие к констеблю и помощнику помощника, и, привалившись спиной к стене, старался побороть дрожь в коленках.

Как можно быть таким варваром, в некотором оцепенении размышлял я. Как человек может совершить такое, кому только в голову могло прийти нечто подобное?..

В коридор вышел сержант Риджер и прямиком направился ко мне, искоса поглядывая на все еще безжизненно распростертое на полу тело помощника управляющего. Во взгляде его читалось скорее раздражение, нежели озабоченность.

— Что это с ним? — осведомился он в своей обычной грубой и напористой манере.

Я не ответил. Он всмотрелся мне в лицо и уже более нормальным тоном спросил:

— Что случилось?

— Покойник, — ответил я. — Там, в комнате.

Он окинул меня взором, в котором читались жалость и чувство превосходства, и решительно шагнул в кабинет. А когда вышел оттуда, лицо его было белым как полотно, однако в целом держался он с достойным восхищения самообладанием и ни на дюйм не отступил от положенного для сержанта-детектива образа действий.

— Вы там к чему-нибудь прикасались? — резко спросил он. — Трогали что-нибудь? Там могли остаться ваши отпечатки?

— Нет, — ответил я.

— Уверены?

— Уверен.

— Хорошо, — он выудил из кармана радиотелефон, выдвинул антенну и сказал, что ему нужно срочно подкрепление в лице специальной техслуж-бы, поскольку речь идет о смерти при очень подозрительных обстоятельствах. Смерти пока не опознанного мужчины.

В ответ глухой потусторонний голос уведомил его, что информация принята к сведению в 10.57 и что соответствующие меры будут приняты. Риджер воткнул антенну в аппарат, затем заглянул в кабинет и самым жестким тоном приказал констеблю встать и немедленно выйти оттуда, не прикасаясь ни к каким предметам, и пойти подышать свежим воздухом.

А затем, словно разговаривая с самим собой, детектив заметил:

— Теперь это уже не мое дело.

— Почему?

— Дела, связанные с убийством, расследуют старшие инспектора или старшие офицеры полиции.

По голосу его было трудно судить, доволен или огорчен он этим обстоятельством. Пожалуй, он просто принимал его как данность, как раз и навсегда установленный иерархический порядок. Я непроизвольно спросил:

— Скажите, а у вас на службе есть человек по фамилии Уильсон?

— У нас целых четыре Уильсона. Какой именно вас интересует?

Я описал сутулого тихого и неторопливого в движениях инспектора, и Риджер тут же кивнул:

— Да. Это детектив, старший офицер полиции Уильсон. Нет, он, разумеется, не из нашего участка. Он руководит районным управлением. Говорят, скоро собирается на пенсию.

Я сказал, что встречался с ним после несчастного случая у Готорнов, и Риджер высказал предположение, что Уильсон присутствовал там лично только потому, что погибла такая важная персона, как шейх.

— Вообще-то это не его работа, разбирательство с дорожно-транспортными происшествиями, — добавил он.

— А сюда он приедет? — спросил я.

— Не думаю. Слишком уж важная шишка.

Я мельком подумал: отчего это тогда столь важная шишка не погнушалась заявиться ко мне в лавку задать несколько вопросов вместо того, чтоб послать какого-нибудь констебля? Однако Риджеру говорить этого не стал, поскольку как раз в этот момент помощник помощника управляющего начал приходить в себя.

После долгого обморока он, по всей видимости, окончательно потерял ориентацию и всякое понимание происходящего и сел, привалившись к стене и тупо переводя взгляд с меня на Риджера.

— Что случилось? — спросил он, а потом вдруг вспомнил сам и тихонько застонал: — О Господи!.. — Мне показалось, что сейчас он опять потеряет сознание, однако этого не произошло. Он крепко прижал ладони к глазам, словно старался стереть страшное видение. — Я видел… видел…

— Мы знаем, что вы видели, сэр, — без всякого сострадания в голосе перебил его Риджер. — Вы можете опознать этого человека? Он управляющий, да?

Помощник помощника отрицательно помотал головой и глухо выдавил:

— Управляющий… толстый…

— Дальше! — подстегнул его Риджер.

— Это Зарак, — сказал помощник помощника. — Его пиджак.

— Кто такой Зарак? — спросил Риджер.

— Официант по винам, — помощник медленно и неуверенно поднялся на ноги. А потом вдруг поднес руки ко рту и бросился к двери с табличкой «Для мужчин».

— Официант по винам, — мрачно протянул Риджер. — Следовало бы догадаться.

Я оторвался от стены.

— Наверное, я больше не нужен вам? Поеду к себе в лавку.

Он призадумался, затем кивнул и сказал, что, если я понадоблюсь, меня можно будет найти без проблем. Я оставил его стоять на страже возле двери в кабинет, а сам вышел на улицу и направился к фургону, миновав по дороге констебля, который только что облегчился, выблевав весь завтрак на дорожку.

— Черт… — пробормотал он слабым голосом с таким родным и милым моему сердцу местным акцентом. — Сроду ничего подобного не видывал.

— Да, зрелище не для слабонервных, — согласился я, скрывая смятение за шутливым тоном. И подумал, что, начиная с воскресенья, навидался достаточно ужасов. На всю оставшуюся жизнь хватит.

Во вторник днем я докупил бокалов и повез их вместе с винами на благотворительную распродажу в фонд Женщины Темзы; а потом целых три дня ничего или почти ничего не происходило.

Средства массовой информации вкратце упомянули о человеке с гипсовой головой, но никакие на свете слова, как мне казалось, не смогли бы передать тот ужас и потрясение, которые испытал я при виде этой белой головы-мяча, притороченной к шее несчастного. Было в этом нечто совершенно нечеловеческое, жуткое.