Несколько раньше с чердака ссыпаются маленькие фигуры.

– Бегом в лес, – командует Ванко.

Однако какой из него вождь, здесь есть взрослые девушки, они деловито собирают детей и ведут в нужном направлении. Все устремляются к еще запертым воротам, и только Ванко непонятно какой силой тащит в противоположную сторону – к стоящему в глубине двора амбару.

Оглянись мальчик назад, он бы увидел, как бесшумно бросаются им вслед четыре наемника, прикрывавшие снаружи своих товарищей. Страшные в объемистых доспехах, они разделяются – двое за группой детей, двое за одиноким мальчиком.

Что влечет паренька в амбар, какие секреты таит в себе эта постройка? Да никаких, просто там, в одном из закутков, обустроил свое обиталище новый друг – Рахан-Ключник.

Ванко, запыхавшись, ворвался в строение, в темноте пробежал вдоль стойл и опустевших кладовок, свернул в знакомый угол и распахнул низкую неприметную дверь.

Маленькая каморка с высоким потолком и небольшим оконцем, очищенная от пыли и паутины, украшенная грубым столом и деревянным лежаком, крытым охапкой соломы. Раньше в ней, наверное, хранили хозяйственную утварь, теперь комнатка стала временным пристанищем неприхотливого солдата. Скудные рассветные лучи обеспечивали, тем не менее, сносное освещение. Мальчик недоуменно оглянулся – помещение было пусто.

Ванко еще секунду постоял в нерешительности, пока в наступившей тишине не услышал зловещий скрип прикрываемых створок широких амбарных ворот. Паренек бросился назад, выскочил в узкое пространство прохода и оцепенел. Навстречу ему двигались черные силуэты. Их крадущиеся перемещения не предвещали ничего хорошего. Мальчик в ужасе юркнул в пустое стойло и забился в угол в надежде, что остался незамеченным. Прелый запах соломы, как веяние тления в темном склепе, – Ванко мог только уповать, что дробный стук зубов не выдаст его месторасположения. А шелестящие шаги неотвратимо приближались…

Первый преследователь стремительным броском проскочил мимо. Мальчик боялся дышать. Второй сгустком тьмы замер в проеме денника, всматриваясь в скупо освещенный промежуток между низкими перегородками.

– Ну чё, говнюк, свела нас житуха?

Ванко вжался спиной в необструганные доски, судорожно упираясь пятками, будто хотел просочиться в щели.

Знакомый голос. Неприятный, по-юношески ломкий, слышанный ранее и с властными нотками, и в заискивающем исполнении, причем совсем недавно и в другой жизни, где было место радости и развлечениям, – на ярмарке. Неожиданная встреча. Мальчик рад был бы крепко зажмуриться и не видеть происходящего, но, словно завороженный, смотрел на своего палача, не в силах даже закричать.

К готовым к переходу и находящимся на одре на черных крыльях мрака неотвратимо является в веянии могильного холода безучастный бог Танат. Тяжелым тусклым мечом вороненой стали срезает он тонкую прядь волос умирающего, отправляя измученную душу в бескрайние просторы Безмолвных пустошей.

За плечом надвигающегося преследователя Ванко с трепетом видит леденящий кровь образ величественного ангела смерти. Отсутствуют человеческие черты в его обличии – лишь бледный остов, покрытый бесформенным саваном, и искаженный мукой лик. Нет ничего ужаснее этого зрелища. Не так страшен даже разъяренный Черенок, невольным обидчиком которого мальчик стал на торжище. Подумать, молодой наемник тоже, наверное, неживой, ведь он был убит где-то в устье Куты, а вот стоит, оскаленный, глаза жаждой крови горят, но нет, не он воплощает Смерть, настоящая смерть таится у него позади. Бесшумная, видимая, похоже, только напуганному мальчику. Черенок не чувствует мрачного соседства, он начинает игру беспощадного хищника с затравленной жертвой.

Наемник мычит и нервно поигрывает клинком – предвкушение убийства пьянит не хуже дурманящих паров, вдыхаемых для достижения боевого безумства. Но вдруг его утробный рык обрывается сдавленным хрипом, и он, безжизненный, валится на бок, брезгливо отброшенный в сторону Ангелом. Смерти безразлично, кто у нее на пути, но сегодня цель ее прихода не запуганный ребенок, она пришла за Черенком или за его напарником, неподвижно лежащим в двух шагах дальше по проходу. Смерть склоняется над телом наемника и быстрыми движениями осматривает снаряжение.

– Хлам, – бормочет себе под нос.

Не поднимаясь, вытирает о штанину поверженного большой массивный нож, измазанный кровью. Разве течет кровь в венах нежити? И не все ли равно Смерти, в каком состоянии находится ее оружие?

Где-то на окраине, а быть может, и прямо здесь, среди нас, бредет, спотыкаясь и сбивая ноги, существо, обреченное избавить мир от страданий. Идет и присматривается к людям в поисках достойных, на кого смогло бы положиться жаждущее перемен божество. Нас много, и все мы рождены для отважных поступков. С колыбели, с молоком матери впитали мы стремление к подвижничеству. Но как узнать среди толп оборванцев тебя, Великий, если неведомо сердцу обличье господне? Кем ты сможешь предстать перед нами: рабом бессловесным, беглым преступником, мужчиной, женщиной или вовсе малым ребенком?

Кто знает, какие мысли роятся в голове Пса? Так ли нужна ему вожделенная свобода, эфемерный призрак неограниченных возможностей? Или злосчастная цепь мешает ему, лишь когда он бросается на человека, находящегося вне пределов его досягаемости? Может, это необузданной ярости необходимы оковы, сдерживающие ее в рамках условностей? Прочные стальные звенья защищают отнюдь не людей, они сохраняют самого Зверя от окружающих и их мира. И не собственными ли руками выкованы грубые толстые кольца, целостность которых он тщательно бдит, успешно скрывая от всех свою слабость за маской брызжущего слюной животного? Кто рассмотрит под грубой шкурой Душу? Лишь детям и юродивым дано узреть сокрытое за каменными скрижалями. Безумный ребенок стократ прозорливее любого оракула. Не плачь, говорит она, ибо видит источающее слезы сердце. Пес должен броситься и разорвать, как требует его натура в отношении преступивших запретную грань. Но он встречается с нею взглядом и уже не может оторваться, купаясь в теплой синеве ее глаз, излучавших до этого лишь бореальный холод. И он нежно берет ее руку, в первый раз за долгие годы ощущая себя нет, еще не Человеком, но все же способным к переменам существом. Они сидят друг напротив друга и говорят на понятном языке непонятными словами, а чаще просто молчат. Им не мешают – хозяевам Пса все равно, чем он занят, лишь бы выполнял свои обязанности, когда придет время. Владельцы девочки, нет, скорее девушки, тем паче равнодушны – не мешает она добрым людям докучливыми вопросами, и ладно, все равно быть ей проданной на ближайшей ярмарке. Караван остается на ночь, а утром следующего дня уходит. В глазах Пса тоска, и он порывается вслед печально притихшей рабыне. Строгий оклик Хозяина оставляет его на месте, и он, поджав хвост, уходит в свой угол. Все возвращается на круги своя? Через неделю внимательные слуги докладывают – Пес воздержался от пищи и дешевого алкоголя. Дальше хуже – пару дней спустя он отказывается делать работу, смотрит молча, как бесчинствует пьяный громила, и не поводит ухом на приказы. Такое поведение недопустимо, и Хозяин распоряжается наказать Пса. Ночью, чтобы не портить репутацию заведения. Экзекуция заканчивается на удивление быстро, в результате Хозяин приходит в себя привязанным к разделочному столу, и некому ему помочь, потому что мертвы и челядь, и приближенные. А Пес берет в руки мясницкий нож и до утра не дает своему бывшему господину умереть. По совести, трактирщик не заслуживает тяжелой медленной смерти, но еще слишком силен Зверь в его мучителе. Когда восходит солнце, из занимающегося огнем трактира выходит не помнящий своего имени мужчина и направляется на восток. Теперь у него есть Цель. Цель, не позволяющая вновь сорваться в глубокую пропасть, из которой он только начал выбираться.