Никто не отвечал ему. Ла Ну видел перед собой только нахмуренные лбы и опущенные вниз глаза, да сжатые кулаки на поверхности стола. Он гневно продолжал:

— Они врываются в камеры к заключенным и убивают тех, кто отвергает иконы и мессу, а в Тулузе господину де Рапену, который привез весть о мире, просто отрубили голову, а потом отослали ее обратно в Париж.

— И что же король? — спросил Д'Эскар.

— Ничего! — вскричал Ла Ну. — Его мать была больна, и юный монарх, как известно, ни на какие разумные решения не способен. Но мы тоже не сидели сложа руки. В то время как войско короля вынудило нашего принца укрыться за стенами Нуайе, мы разрушали католические церкви и убивали их попов, их самих так же, как и они нас.

— Всеблагий Господь! Да настанет ли конец этой братоубийственной войне? — отозвался Д'Эскар.

— Это случится, вероятно, тогда, — подал голос Ларошфуко, — когда обе королевы — Екатерина Медичи и Жанна Д'Альбре — протянут друг другу руки и расцелуются у всех на глазах.

— Полно вам, Франсуа, так было уже не раз, — произнес Конде. — Что из этого вышло, всем хорошо известно. Скажите еще, чтобы они переженили своих детей: принца Генриха Наваррского с ее шлюхой Марго. Хорошо еще, что Жанна вовремя улизнула из лап Екатерины, уж она не отпустила бы ее сейчас, если бы не проворонила тогда.

— Вывод один, — снова заговорил Ла Ну, — и таков же вопрос: можем ли мы сидеть сложа руки здесь и ждать, пока они штурмом возьмут город, а нас всех перевешают на зубцах городских стен, как это было в Амбуазе?

— Что вы предлагаете? — спросил Конде.

— Надо выступать в поход, монсиньор, и соединяться с армией принца Оранского, который ждет нас у границ Шампани.

— И потом?..

— Потом объединенными силами двигаться на Париж.

— Вы рассуждаете так, Ла Ну, будто бы, кроме нас с вами, во Франции больше никого нет и некому преградить нам дорогу. Вы забываете про Таванна с его войском, про Монлюка, про Гиза, который рыщет по всему королевству в поисках мятежников, про маршала де Косее, стерегущего границы Шампани, и, наконец, про Альбу, с армией которого и надеется соединиться этот самый Косее.

— Но что же делать в таком случае, принц? — в отчаянии воскликнул Ла Ну.

— Ничего. Сидеть здесь и ждать.

— Ждать? Но чего? Своей погибели?

— У нас мало сил, Ла Ну, и вы это знаете. Мы не можем выйти за пределы города с таким войском. Подождем Д'Андело. Он и Субиз должны подойти на днях к стенам Ла Рошели из Прованса. Вот когда мы объединим наши усилия, настанет время подумать и о походе.

Ла Ну замолчал. Никто не сказал больше ни слова, хотя мыслей в голове у каждого было предостаточно. Все ждали решения адмирала.

— Нет! — властно произнес адмирал, и ладонь его тяжело легла на желтое сукно стола. — Нам всем, прежде всего, необходимо подумать о нашей королеве. Она находится сейчас в большей опасности, нежели мы с вами, сидящие за неприступными стенами Ла Рошели, и именно к ней мы обязаны отправиться на выручку со всем нашим войском, которое у нас есть.

Он немного подумал, прежде чем продолжить. Все терпеливо ждали.

— Каждый день к нам подходят новые силы, армия наша увеличивается. Часть ее завтра останется здесь для защиты города от нападения католиков, другая часть под моим командованием отправится к Нераку, где сейчас наша королева. Со мной пойдет Ла Ну. Завтра утром, чуть свет, мы выступаем с тысячным войском. Хотя, если король вознамерился взять ее силой, она наверняка отступит в Наварру, и там, среди гор, он уже не достанет ее.

— Что ж, тогда и мы пойдем в Наварру, — воскликнул Ларошфуко, — и не успокоимся до тех пор, пока наша королева не будет с нами!

— Браво, Франсуа! — произнес Конде. — И только тогда, объединив наши силы с королевой и под знаменем нашей Жанны Д'Арк, мы выступим в поход и захватим Сент, Коньяк, Ниор и Сен-Максан. А потом вместе с Д'Андело отправимся на Шампань!

Все единодушно одобрили это решение, но больше всех обрадовался юный Генрих, которому еще не довелось участвовать ни в одном сражении.

На этом совещание закончилось, и адмирал уже поднялся, собираясь отдать дальнейшие распоряжения в связи с прибытием новобранцев, как вдруг в коридоре послышался какой-то шум, двери внезапно широко раскрылись, и в них показалась возбужденная, никем не ожидаемая, но всеми горячо любимая королева Наваррская Жанна Д'Альбре: высокая, стройная, в темном дорожном костюме со сверкающей драгоценными камнями широкой диадемой в волосах. Рядом с ней стоял ее любимый сын Генрих, принц Наваррский.

Ее неожиданное появление, да еще в то время, когда о ней только что говорили, произвело эффект разорвавшейся бомбы: на миг все онемели.

Первым опомнился Конде:

— Бог мой, ваше величество!..

И, бросившись к королеве, склонился в поклоне над ее протянутой рукой. Остальные, обрадованные, проделали то же самое. Она, улыбаясь, глядела на них и, казалось, не знала, что сказать, с чего начать, с кем заговорить.

— Но ради Иисуса Христа… каким образом, мадам? — воскликнул адмирал, предлагая королеве место за столом.

— Одну минутку, адмирал, — произнесла Жанна и обвела присутствующих любопытными, блестящими под тонкими дугами бровей глазами. — Кто комендант этого города, господа?

— Я, ваше величество, — ответил Д'Эскар, называя себя и кланяясь.

— Как зовут вашего дворянина у дверей?

— Дю Барта.

Жанна подошла к дверям и широко распахнула их:

— Господин дю Барта!

Перед ней тотчас возник дворянин в темно-фиолетовом костюме.

— Вы знаете, кто я такая, сударь?

— Королева Наваррская и наша повелительница, — с достоинством ответил дю Барта и, прижав правую руку к груди, наклонил голову. Потом добавил: — Я не был бы гугенотом, если бы не знал вас в лицо, ваше величество.

— Мы с принцем проделали долгий путь и порядком устали. Кроме того, мы хотим пить и есть. Прикажите, чтобы подали все сюда, да пусть не жалеют вина.

— Слушаюсь, ваше величество.

Только тогда она вошла и села на один из стульев, стоящих у стола. Ее сын Генрих встал рядом. Он уже успел принять поздравления с благополучным прибытием и теперь, улыбаясь, глядел, как подходит к нему другой принц, его двоюродный брат Генрих Конде, годом старше его, тот самый, с которым они вместе путешествовали по Франции.

Братья, молча, пожали друг другу руки и от души обнялись.

— Здравствуйте, брат.

— Рад вас видеть, Генрих.

Больше они не сказали ни слова в присутствии старших. Оба смотрели на королеву, ожидая момента, когда разговор утратит остроту и можно будет, уединившись, поговорить без помех.