— Мне всего пару минут назад доложили, что она поправляется. Она подвернула ногу, но на ее стороне молодость и вскоре она выздоровеет.

Дверь распахнулась, и вошла Мэри.

— Ужин подан, милорд, — сказала она.

Граф с улыбкой протянул руку, Жасмин приняла ее, и они вместе вошли в столовую.

Девушка ахнула от восторга.

Комната, расположенная в одной из башен замка, была совершенно круглой. Серые стены украшали большие гобелены, пол был устлан турецкими коврами голубых, рубиновых и изумрудных оттенков.

В камине жарко пылал огонь, не позволяя холоду пробраться в комнату.

Тяжелые красные бархатные портьеры на окнах были задернуты — комната казалась отгороженной от тьмы и холода ночи.

Посреди зала был накрыт маленький круглый столик, на котором поблескивали белый фарфор с золотистой каймой, хрустальные бокалы, столовое серебро, а в центре, в глубокой вазе, стояли белые лилии и веточки остролиста — его ярко-красные ягодки резко контрастировали с белоснежными лепестками цветов.

— Кто-то от души потрудился, — улыбнулась Жасмин, когда дворецкий отодвинул для нее стул.

Граф кивнул.

— Боюсь, я разочаровываю слуг: не устраиваю приемов. Впервые за долгое время им выпала возможность продемонстрировать свои бесчисленные таланты.

Жасмин принялась за восхитительное консоме, которое только что подали.

— Вы не любите развлечения? Или живете затворником из-за того, что рядом никого нет?

— Должен признаться, что рядом со мной живет всего парочка достойных соседей. Сам я не охочусь, стреляю, только чтобы наполнить кладовую. Так что, Жасмин, в глазах общества я полный неудачник.

Жасмин не ответила, переключившись на вкуснейший морской язык в соусе из шампанского.

Когда дворецкий вышел из комнаты, Жасмин посмотрела на графа.

Он хмурился, ковыряя рыбу в тарелке.

Неужели граф опять думает о Милисенте, девушке, со смертью которой оборвалась и его жизнь, из-за чего он превратился в отшельника?

Она решила: если хочет знать ответ, есть только один способ его получить!

— Ричард, а когда была жива ваша жена, вы устраивали приемы?

Граф уронил вилку на тарелку и взглянул на гостью потемневшими глазами.

На него нахлынули воспоминания.

Он вспомнил эту молодежь, гостившую в замке неделями. Богатые бездельники, почти дети, у которых было столько свободного времени, что их интересовали только развлечения!

— У Милисенты было много друзей. Ее все любили: молодая, жаждущая приключений, не желающая прислушиваться к советам.

Жасмин сделала глоток золотистого вина.

— Похоже, вы не одобряли ее поведения?

Пламя свечей затрепетало на ветру, когда вошел дворецкий, чтобы подать следующее блюдо.

Граф угрюмо наблюдал, как перед ними поставили сладкое из яблок с кремом.

Он не подозревал, что у Жасмин такие голубые пронзительные глаза.

Казалось, она решительно бросает ему вызов. Вздернутый точеный подбородок, даже то, как она сидела — прямо и решительно, — все так отличалось от поведения манерных барышень, с которыми он встречался в последнее время!

— Она была моей женой… — Его голос едва заметно посуровел. — Слишком молода, чтобы стать графиней. Уверен, если бы она осталась жива, то приняла бы на себя нелегкую обязанность быть первой леди Сомертона. Но… — его сердце разрывалось от боли, — она погибла! И это моя вина!

Жасмин ахнула и инстинктивно потянулась через стол к его руке.

Пальцы девушки коснулись его ладони, и она почувствовала, как по телу пробежала дрожь.

— Ричард, вы вините себя в ее смерти?

Граф посмотрел на гостью, глаза его потемнели.

— Больше всего на свете Милисента любила ездить верхом и охотиться. Пока я был в Лондоне, она купила новую лошадь у продавца, которому я не доверял. Я умолял подумать дважды, но она не послушалась.

Повисло молчание. Жасмин хотела было заговорить, но что-то ее удерживало. У нее было такое чувство, что если он не расскажет ей сейчас — не расскажет никогда.

Наконец граф продолжил:

— Лошадь привезли. Но она была необъезженной. Дикое животное, пусть и очень красивое. Возможно, после объездки она стала бы отличной скаковой лошадью. Но Милисента была девушкой нетерпеливой. Она пригласила кого-то из своих молодых друзей погостить в замке на выходных. — Он провел рукой по глазам, как будто хотел стереть воспоминания. — Тем утром, за завтраком, она объявила, что продемонстрирует всем, как ее новая лошадь умеет брать препятствия. Я просил ее, умолял и в конце концов просто приказал не глупить и не торопиться.

Жасмин нахмурилась.

— Она не послушалась?

Он грустно усмехнулся.

— Нет. Она ответила мне, что я старомодный консерватор, если полагаю, что она из тех жен, которые будут во всем слушаться своего супруга. Она сказала, что достаточно опытная наездница и покажет и мне, и всем остальным, каким я был глупцом, что пытался ее остановить. А потом…

— Тихо-тихо! Больше ничего не говорите! — поспешно перебила Жасмин. — Но, Ричард, какой бы ужасной и трагичной ни была ее смерть, это уж точно не ваша вина! Она была юной девушкой, скорее всего, вы с отцом ее избаловали — я слышала, он очень заботился о ней, взяв под опеку. Она жила своим умом — это и привело ее к преждевременной смерти. Но вы не должны себя винить.

Граф взглянул поверх мерцающего пламени свечи в ее небесно-голубые глаза.

— Я должен был проявить настойчивость, — негромко произнес он.

Жасмин вздохнула.

— Ричард, я не понимаю, что могло бы удержать Милисенту, разве что вы ее заперли бы! Женщины в наши дни совершенно другие. Мы сами принимаем решения, иногда они бывают неправильными, но важен сам факт, что это наш выбор.

Он не мог отвести взгляда от ее бесстрашного лица.

Да, у этой юной американки сильный, независимый дух. Неужели она не понимает, что в современном мире это может привести к серьезным неприятностям?

Он верил, что Жасмин не собиралась сегодня днем выходить на лед, но все равно вышла, когда Флоренс упала. Она могла утонуть в ледяной воде.

— Значит, вы поступили бы точно так же? Ослушались бы меня? — растягивая слова, поинтересовался он.

Жасмин отодвинула тарелку.

— Мне бы хотелось думать, что меня, во-первых, не обманул бы торговец лошадьми! Но если бы я была так же юна, как ваша бедная жена, не знала мира и верила людям на слово, то, наверное, и я ослушалась бы.

— А как же «жена да убоится своего мужа»? Разве не этим правилом следует руководствоваться?